Игорь Андреев - Четвертый тоннель

Возможно ли устоять перед искусством? Конечно, я пришел. Да, люди искусства там присутствовали в избытке. В основном, в диапазоне от двадцати с небольшим до слегка за тридцать лет. Все притворялись молодыми дарованиями. Очень приятно смотреть и слушать. Наблюдая за ними, я подумал, что у всех этих людей искусства на лицах был пропечатан недостаток сексуальной активности. Есть такая болезнь — хронический недоебит. По слухам, развивается на фоне дефицита общения с живыми людьми в неформальной обстановке. Они на сцене настолько же страстные, насколько застенчивые в общении сразу после своих номеров.

Потом был фуршет. Алкоголь, пьяные разговоры, мелкие понты с претензией на глобальность мышления. Со столов быстро исчезала выпивка и еда. Быстрее всего почему-то исчезают мои любимые черные оливки. Я налил в стакан побольше виски, чтобы потом не беспокоить людей исконно московским вопросом «куда исчез вискарь?», и начал бродить, рассматривая окружающих. Какая-то худенькая девочка с темно-красными волосами оказалась рядом и сказала что-то малозначимое. Я начал беззаботно с ней болтать. Прекрасно. В какой-то момент заметил в себе напряжение, возникшее, видимо, по привычке, и сразу же понял, что напрягся потому, что она мне понравилась. Получается, я должен произвести на нее впечатление, чтобы соблазнить. «Какого хрена? — сказал я внутрь себя. — Я не обязан всегда выигрывать. Ничего не надо делать. Что получится, то и получится». И расслабился.

Мы о чем-то болтали. Через несколько минут мы уже были слегка отделены от остального мира невидимой шторкой, никого кроме нас как будто не было. Когда очередная мысль была проговорена до паузы, я сказал:

— Поехали ко мне, Лена. Нам будет хорошо.

— А что мы будем делать?

— Побудем вместе. Я покажу тебе кое-что красивое. Потом я тебя провожу. И еще… мы будем играть в шахматы.

— В шахматы? Я только знаю, как фигуры ходят.

— Это совсем другие шахматы. По-арабски. Там только две фигуры. Я буду королем. Аты — королевой.

— Ну… Если ты меня потом проводишь… Я сейчас поговорю с подругой…

Она отошла, и я увидел другую симпатичную девочку. Она сидела в окружении трех парней, явно не близких ей, но пытающихся произвести впечатление. Подошел:

— Мне очень нравится ваше творчество. Я почти очарован.

Она ответила вежливым «спасибо». Я позволил себе высвободить поток сознания:

— Я думаю, в искусстве все зависит от человека. Какие чувства вкладываются в слова, картины, музыку. По творчеству можно понять человека, — сказал, а сам подумал: «Ого! Вот как я умею гнать, оказывается! А может, я так говорю, потому что так и думаю?» — Это впечатляет. А вы к тому же такая симпатичная.

— Ой, вы меня смущаете.

— Кстати, поехали ко мне домой.

— А… У меня свадьба через месяц.

— Что, честно-честно?

— Да.

— Отлично! Значит, у нас есть целый месяц!

Ее смех мне понравился.

— Такой напор! — говорит, ее глаза блестят, в голосе придыхание. — Молодой человек, у вас такой напор. А у меня свадьба.

Я уже знал, что женщины в момент знакомства часто говорят что-то вроде «у меня есть молодой человек». Даже если его нет. Между девичьей отмазкой и правдой, выраженной теми же словами, огромная разница. Отмазка звучит механически или игриво, а по сути означает вопрос: «Действительно ли ты хочешь меня добиться?» Правда содержит другие интонации, ее легко почувствовать, и она означает: «У меня есть любимый человек и планы, связанные с ним». Эта девочка говорила правду, и я это почувствовал. Ни влезать в чужие планы, ни испытывать прочность своей настойчивостью я, конечно, не хотел.

— Желаю вам всего хорошего. Наверное, он классный парень, раз у него такая невеста.

— До свидания… Молодой человек, у вас такой напор!

Я отошел и увидел девушку, с которой мы будем играть в шахматы. Лена уже была в своем бежевом пуховике.

— Ты еще не оделся?

Я застегнул куртку, взял ее за руку и мы пошли к станции метро «Лубянка».

Первым делом у меня дома мы накурились травы. Я включил на компьютере ремиксы Depeche Mode. Начались странные танцы. Я лежал на диване и смотрел, как она танцует. Она не танцевала в обычном смысле этого слова. Она изображала музыку — плавными движениями тела, медленным полетом рук и меняющимся выражением лица. У меня возникло ощущение, что не она выражает собой музыку, а музыка создается ею. Как будто музыка отражает вслед за ней то, что она чувствует внутри и выражает в танце. Танцующая и танцуемое слились. Я подумал, что она чокнутая, и мне это понравилось.