Игорь Андреев - Четвертый тоннель

Она тоже оказалась слегка не от мира сего. Много говорили о випассане, буддизме, личностном росте и прочих вещах, интересных нам обоим. Названий тренингов, которые изменили мою жизнь, она не слышала. Хотя они пришли из Штатов, и распространены в Европе. Еще мы много говорили о своих опытах прошлого.

Как-то вечером, вернувшись из ресторана при статуе Большого Будды, она начала рассказывать о своих родителях. Они много лет провели в разборках, причем она была инструментом для их взаимных уколов, чувствовала себя виноватой, причиной их проблем. В итоге, как теперь она понимает, создала в себе болезнь, чтобы устранить причину родительских несчастий, — лейкемию. Короче, классика. Комплексы, невзначай подаренные родителями. Ее темахит — чувство востребованности и ощущение женственности — ей не хватает обоих. Я подумал, что нечто подобное происходит у большинства людей, но немногие смеют себе в этом признаться — спасибо всеобщему ханжеству. А уж рассказать что-то в этом роде другому человеку…

Она сказала, что раньше никогда не видела русских. Только в дурацких фильмах — там русские пьют водку словно воду и постоянно кого-то убивают. Между тем, ее дедушка воевал на Восточном фронте. После войны шесть лет просидел в Сибири. Вернулся очень молчаливый. Боевые действия на передовой по сравнению с лагерным опытом в сталинской России были для него чем-то вроде беззаботной прогулки. Я сказал, что мой дедушка по отцовской линии тоже воевал. Был командиром партизанского отряда в Белоруссии.

— Представляешь, мой и твой дедушка, теоретически, могли убивать друг друга. А мы сейчас сидим здесь, пьем «бакарди» с лаймом и не воюем.

— Мы с тобой тоже могли бы воевать, — сказала она с улыбкой.

— Я воевать не буду, — ответил я. — Ни с кем-то другим, ни с тобой. Может быть, только немножко кусаться.

Она тут же легонько укусила меня за ухо…

Аня — очень тонкая, чувственная женщина, и у нее весьма своеобразное восприятие мира. Я часто наблюдал за ней и не переставал удивляться, как она всему радуется — морю, лягушкам, тайским детям, джазовой музыке, апельсиновому соку и т. д. Но ее гиперактивность время от времени начинала меня утомлять, и в какой-то момент я подумал, что пора бы провести день порознь.

Потом мы несколько раз капитально ссорились. Сначала я думал, все дело в разнице между нашими картинами мира, усиленной различиями в психологии русского и немки. Однако как-то получалось все разруливать. Во-первых, каждый раз максимально входил в ее позицию. То есть вместо «она же просто дура, простых вещей не понимает, что с ней поделаешь» я выбирал думать: «Она такая, какая есть, это интересно, попробую понять, слиться с ней». Во-вторых, так же максимально в деталях объяснял ей свою точку зрения. Не в смысле убедить, а сообщить, что, вот, я вижу происходящее так. Слушала, ее лицо менялось, и она говорила, мол, спасибо, что делаешь первый шаг, я бы не смогла сама выйти из негатива, первой сказать «айм сорри».

— Я бы никогда не подумала, что ты вот так думаешь, — говорила она изумленным тоном, моргая зелеными глазами. — Мне казалось, что все очевидно. Что ты видишь вещи так же, как я. Хорошо, что объяснил.

И снова все становилось хорошо. На время.

Она говорила, что я сначала был таким, как бы сказать, «не уважающим» ее мнение, решающим все за нее. Это ее возмущало. (Позже я стал присматриваться к ее реакциям и быть более гибким). В то же время, говорила, у нее возникло комфортное чувство защищенности. Можно иногда расслабиться и просто быть женщиной, отпустить контроль, доверить все мне.

— Немецкие мужчины совсем не такие, — говорила она.

— Они хорошие друзья и партнеры, но другие. А теперь я встретила такого приятного дикаря из России. В России мужчины все такие дикари, как ты?

— Конечно, — ответил я. — И ты меня еще не знаешь. У тебя еще не было возможности заметить, что я пью водку как воду и не умею пользоваться вилкой. Вообще я ем руками, у нас в России все так делают.

Она захохотала…

Однако уже на пятый день нашего общения я стал чувствовать, что во мне что-то ломается. Первый симптом — секс с этой немкой перестал быть привлекательным. Я заметил в себе нарастающее раздражение. Проанализировав происходящее, понял, в чем проблема. Она меня не слышит. Я не могу проникнуть сквозь тонкую невидимую стеночку, которой она себя оградила. Я довольно хорошо чувствую перемену эмоций партнера, ухудшение состояния, она же — ничего не замечает. Мы не в контакте.