— А сегодня всем нужно платить... — грустно ответил мне вслух Пилипенко. — Хозяевам города платишь, бандитам — платишь, тем, кто охраняет меня от бандитов, — тоже платишь! А в Думу, в депутаты, как вы себе мыслите?.. За красивые глаза берут? Всем только доллары и подавай! Вы чё думаете, господа американцы, мы эти доллары у вас от хорошей жизни просим?! Не-е-ет! Мне, к примеру, лично уже ни хера не требуется. Я ежели эти семьдесят пять мильонов от вас получу, то на самого себя всего мильонов десять — двенадцать страчу. Не больше. Я тута один домик у вас в Майами присмотрел, так вот... Ну и обстановка, конечно. Не без этого... Автомобильчики надо поменять! А все остальное — только на развитие нашего общего дела. Богом клянусь!..
Тут Пилипенко залпом опрокинул в рот оставшееся в бокале шампанское, вынул длинную зажженную свечу из высокого золотого подсвечника, закусил ею с полыхавшего конца и хрястнул бокал об пол в мелкие дребезги...
А потом истово перекрестился четыре раза — один раз слева направо, второй — справа налево, третий — как-то наискосок, а четвертый — умудрился перекреститься — снизу вверх!
Зал так и ахнул!.. Но на этом выступление Пилипенко не кончилось.
Он плавно выполз из-за стола и, приплясывая, поводя плечами и широко разводя руками в стороны, в танце поплыл между банкетными столами.
Ко всему прочему он пел. Нещадно перевирая мотивы, он аккомпанировал сам себе наиболее близкими его сердцу песнями, сливая их воедино:
Боже, Царя храни!
Сильный, державный...
Где ты, родимый?..
Вставай, проклятьем заклейменный,
Союз нерушимый республик свободных!
Гремя огнем, сверкая блеском стали,
В лесу родилась Сарочка,
В лесу она росла,
Зимой и летом черная
Жидовочка была...
— Боже мой! Мистер Президент! Он же сошел с ума!.. — закричал кто-то из наших российских депутатов на очень неплохом английском языке. — Пожалуйста, распорядитесь вызвать врача!..
— И полицию! — достаточно громко потребовала вдруг Челси.
Я попытался привстать, но почувствовал, что лапы мои подламываются от полного и дикого опустошения! Я только успел сказать:
— Полицию — для него, а врача — для меня...
И без чувств упал на руки Президента.
* * *
Сокс мне потом рассказывал, что после того как меня нафаршировали кучей лекарств ободряюще-успокаивающего действия, первую половину ночи я метался во сне, вскрикивал, разговаривал на всех языках — по-шелдрейсовски, по-Животному, мешал русский с испанским, немецкий с английским и даже пытался говорить на идиш пополам с ивритом...
А во вторую половину — спал серьезно, внимательно и сосредоточенно. Изредка нервно подрагивал хвостом, непроизвольно дергал задними лапами и частенько поплакивал во сне...
Когда мы с ним сопоставили мое бессознательное поведение с тем, что мне снилось в первую половину, а потом и вторую половину ночи, то это мое сонно-обморочное состояние нашло точное подтверждение.
Как сейчас помню — всю первую половину я задыхался от кошмаров!..
... Я с ужасом бродил по какому-то незнакомому мне старопетербургскому двору-колодцу...
Двор был весь пересечен вкривь и вкось натянутыми веревками... А на этих веревках, на специальных ПИЛИПЕНКОВСКИХ распялочках висели и сушились ШКУРКИ ВСЕХ МОИХ ЗНАКОМЫХ КОТОВ, КОШЕК И СОБАК!..
Вот шкурка той самой рыжей поблядушки, с которой все и началось еще на пустыре у нашего с Шурой дома в Ленинграде...
Вот шкурка моего самого закадычного дружка — бесхвостого Кота-Бродяги...
Висели на распялках, сколько глаз видит, сотни шкурок, содранных с Кошек, с которыми я когда-либо вступал в интимные отношения...
Из некоторых шкурок даже запах этих несчастных Кошек еще не выветрился!.. Например, в шкурке той французской Кошечки Лолы, которую я оприходовал в кустиках автозаправочной станции на автобане Гамбург — Мюнхен, сохранился даже запах ее французских духов!..
Боже мой!.. А это-то что?! Какой кошмар!.. Господи!.. Я ж сейчас сойду с ума!.. На нескольких веревках я увидел распялки с Собачьими шкурами, в которых узнал всех близких мне Собаков!
Вот маленькая чистенькая коричневая гладенькая шкурка карликового пинчера Дженни из Грюнвальда, с которой у меня был такой нежный роман...
Вот огромная шкура немецкого полицейского овчара Рэкса... Как он-то дал себя отловить этой сволочи Пилипенко?!
Мамочки родные! Тут и Крольчиха, которую я сдуру трахнул в Оттобрунне!.. А вот висит роскошная, но МЕРТВАЯ шкура Лисицы! Бедной и гордой и так влюбленной в меня Лисицы...
Читать дальше