Я прислушался было, но вдруг ощутил ОТТУДА чей-то веселый толчок!.. Один, другой, третий!..
В испуге я отпрянул и тревожно посмотрел на Рут:
— Что это? Кто ЭТО?!
— Она, — ласково улыбаясь, ответила мне Рут.
И тут в кухню вошел Тим — чистенький, мокрые волосики расчесаны и прилизаны, в своей любимой баскетбольной майке с огромным номером на спине, в старых нормальных стираных-перестираных джинсах, в которых мы его давным-давно не видели. Там, в Калифорнии, он не вылезал из голливудской униформы — все черное! И при взгляде на него я поразился, — как, оказывается, он повзрослел!
Нет, голубенькие джинсы тут были ни при чем. Внутри его появилось нечто новое — взрослое и достойное.
— Иди сюда, Тим, — сказал я ему. — Послушай живот у мамы. Приложи ухо. Обалдеешь!
Тим встал перед Рут на колени, закрыл глаза и приложил свою мор... Тьфу, ч-ч-черт!.. И приложил лицо к выползшему вперед животу Рут.
Несколько секунд он будто прислушивался к тому, что ТАМ происходит внутри, а потом поднял, голову и странно посмотрел на мать. И снова прижался к ней, но уже не закрыв глаза, а внимательно прищурившись, в ожидании чего-то нового ОТТУДА, изнутри.
А потом перевел дух и, как-то странно улыбаясь, сказал:
— Катя...
Шурик и Рут замерли, переглянулись и оба уставились на Тимура. Причем, я видел, уставились в полном охренении.
Тимур осторожно погладил мать по животу, встал с колен и смущенно проговорил:
— Мы сейчас летели, и я всю дорогу думал, что мы должны будем назвать ее таким именем, которое есть и у русских, и у американцев: Катя... Кэт... Ну, Китти, Кэтрин... Екатерина!
— Вы словно сговорились, сынок, — тихо и торжественно произнесла Рут. — Теми же словами Шура убеждал меня назвать ЕЕ точно ЭТИМ именем. И я, конечно, согласилась, но мы с Шурой не знали, как к этому отнесешься ты, Тим...
В кухню вошел посвежевший, чисто выбритый Джек, и Рут, прервав саму себя, тут же спросила его:
— Как, по-твоему, нужно назвать девочку, Джек?
Ни секунды не задумываясь, Джек ответил:
— Я думаю, что в этом имени должны быть и английские, и русские корни...
— Стоп! — сказала Рут. — Шурик! Налей Джеку полный стакан виски и не вздумай его разбавлять. Только лед! А мне мой новый коктейль — тоник со льдом без джина. Борис! Вам, как всегда, — водку?
* * *
... Уже далеко за полночь нью-йоркского времени (в Лос-Анджелесе мы бы еще даже не готовились ко сну!) мы все совершенно по-русски сидели за большим кухонным столом, и хорошо захмелевшие Шура Плоткин, Джек Пински и мистер Борис Могилевский все время тупо пытались подсчитать количество еврейской крови в будущем Главном Члене Семьи — в девочке Кате-Кэтрин Плоткиной-Истлейк.
Шура, Джек и мистер Могилевский — с упорством носорогов и пьяным упрямством — настырно пытались сложить половину негритянской и половину шведской крови Рут Истлейк-Плоткиной с тремя четвертями еврейской и одной четвертушкой украинской крови Шуры, все переводили в проценты, составляли какие-то уравнения, полученное на что-то делили и...
...заново наполнив свои стаканы до краев, заново же и начинали свои невероятно сложные математические подсчеты...
* * *
А потом покатились нормальные нью-йоркские будни...
Рут дорабатывала последние пару месяцев в своей новой должности, после чего должна была уйти в предродовой отпуск...
Шура половину дня просиживал в Манхэттене, в своем отделе славистики Публичной библиотеки, а вторую половину дня они вместе с Тимуром колготились по дому, мотались за продуктами, пылесосили квартиру и даже что-то стирали в машине и гладили потом на специальном столе, чтобы всячески облегчить лейтенанту полиции Рут Истлейк-Плоткиной ее беременное существование!
Как-то ночью Тим признался мне, что в Лос-Анджелесе, на дне рождения Клиффа Спенсера, дочка Игоря Злотника увела его в самый дальний и укромный уголок Клиффового сада и битый час (это пока я там работал «детективом», отслеживая передачу компакт-диска!..) обслюнявливала Тимура, обучая его целоваться «по-настоящему», пихала ему в рот свою уже вполне оформившуюся титечку и шуровала в его черных голливудских штаниках — примерно так, как это делают почти все мальчишки собственными руками. И довела его до того, что он...
* * *
...а потом на несколько секунд даже потерял сознание!
А когда очнулся — ему стало жутко стыдно и противно, а она лезла опять к нему в штаны и обязательно хотела лечь с ним на траву. Но Тимурчик вспомнил Машу Хотимскую, живущую в Израиле, выбросил чужую руку из своих черных штанов и ложиться в траву категорически отказался!
Читать дальше