ПРИПОДНЯЛСЯ КВЕРХУ ЗАДОМ,
ЗАД В ГРЯЗИ. И МАТЕРИТСЯ.
МЫ СМЕЯЛИСЬ ДО УПАДУ
(ВОДКА АЖ МОГЛА ПРОЛИТЬСЯ).
ТУТ ПЕТРОВИЧ ТАЩИТ ЛУК,
А В ДРУГОЙ РУКЕ КАСТРЮЛЯ.
СЗАДИ КАНДИДАТ НАУК —
ИХНЯЯ НЕВЕСТКА ЮЛЯ.
ЛУКОМ МАШЕТ, КАК КАДИЛОМ.
КАНДИДАТ ОРЕТ: «ПОДЛЕЦ!
НЕ ДЛЯ ВАС Я ХОЛОДИЛА
ДВОЕ СУТОК ХОЛОДЕЦ!»
ПРУХО КРИКНУЛ: «СТУДНЮ ХОЦЦА!
БЕЗ ЗАКУСКИ ПИТЬ НЕ БУДУ!»
А ПЕТРОВИЧ ВСЕ НЕСЕТСЯ,
РУКУ ВЫТЯНУВ С ПОСУДОЙ.
ПРУХО КРИКНУЛ: «ЖМИ ГАЛОПОМ!
ГЛЯ, ОНА ТЕБЯ ДОБУДЕТ!»
НУ А ТА, КАК АНТИЛОПА,
СКАЧЕТ, ТЯНЕТСЯ К ПОСУДЕ.
«Я, ПАПАША, СПАЛ С ЛИЦА!
БРЮХО СВОДИТ ГОЛОДУХА!
КИНЬ, ПЕТРОВИЧ, ХОЛОДЦА!
ПОМИРАЮ!» — ШУТИТ ПРУХО.
ПРУХО ШУТИТ: «ПРАВДА НАША!
ГЛЯНЬ, УЧЕНАЯ, ЗДЕСЬ ЛЮДИ!
ОН ЖЕ МУЖНИН ТВОЙ ПАПАША!»
ЮЛЬКА В РЕВ: «ОТДАЙТЕ СТУДЕНЬ!»
ПРУХО КРИКНУЛ: «ТЫ Б РАЗУЛСЯ!
КАНДИДАТ, ЛИШУ ВЕСНУШЕК!»
ТУТ ПЕТРОВИЧ ДОЛБАНУЛСЯ
ОБ РЕЗИНУ — И С КАТУШЕК.
КАНДИДАТ НАУК С НАЛЕТА
СПОТЫКАЕТСЯ ОБ БАТЮ,
ВВЕРХ ВЗЛЕТАЕТ САМОЛЕТОМ —
И… В КАНАВЕ, КАК В КРОВАТИ.
БУРЦЕВ ТАК ЗАРЖАЛ, ЧТО РУХНУЛ —
ЛБОМ ОБ СТОЛБ ПРЯМОЙ НАВОДКОЙ.
ВАЛЕНТИН ИВАНЫЧ ПРУХО
УРОНИЛ БУТЫЛКУ С ВОДКОЙ.
НУ, ДОРЖАЛИСЬ! — ВОТ ОТМЕСТКА!
В ЭТО ВРЕМЯ ПОДХОДИЛА
КАНДИДАТ НАУК, НЕВЕСТКА,
ЗУБЫ, КАК У КРОКОДИЛА.
НЫНЧЕ ПРАЗДНИК, А НЕ БУДНИ —
В ЛОСК БЫЛА ОДЕТА ЮЛЬКА —
КОФТА НАСТЕЖЬ, МОРДА В СТУДНЕ,
А В РУКЕ БЛЕСТИТ КАСТРЮЛЬКА.
НО НЕ С ПРАВОЙ, ГДЕ ПОСУДА,
ВАЛЕ ПРУХО (С СИЛОЙ ПУШКИ!)
СО СЛОВАМИ: «НА, ПАСКУДА!» —
С ЛЕВОЙ — ЖАХ! — ПО ЧЕРЕПУШКЕ.
ЭТО БЫЛ ЭФФЕКТ ГРОМАДНЫЙ!
СМИРНО, ГВАРДИИ СТАРШИНЫ!
ПРУХО СТАРТОВАЛ С ПАРАДНОЙ,
ПРИЗЕМЛИЛСЯ ВОЗЛЕ ШИНЫ.
ЮЛЬКА — В ДОМ ПРЯМОЙ ПОХОДКОЙ,
КИНУВ ПРУХЕ: «НУ, ПОКЕДА!»
ВОТ СТОЮ Я В ЛУЖЕ ВОДКИ,
НАМОКАЮТ ПОЛУКЕДЫ.
«ШАЙБУ!» — КРИКНУЛИ С ОКОШКА.
ВЕЧЕРЕЛО ПОМАЛЕНЬКУ.
ИЗДАЛЯ НЕСЛАСЬ ГАРМОШКА,
ТАМ ИГРАЛИ ЛЕТКУ-ЕНЬКУ.
МЫ ПЕТРОВИЧА СОБРАЛИ.
НАСКРЕБЛИ — И ВЗЯЛИ ПИВА.
ПОБАЛДЕЛИ… ТРАЛИ-ВАЛИ…
В ОБЩЕМ, КОНЧИЛОСЬ КРАСИВО.
НУ, НА ПРУХЕ ЭТА МАЛОСТЬ
ЗАЖИЛА, КАК НА СКОТЕ,
А НЕВЕСТКА, ОКАЗАЛОСЬ…
ЗАНИМАЛАСЬ КАРАТЕ.
30 декабря 1982 г.
Потерял старик юмор.
И за печкой искал, и в подклетье искал, и в подпитьи искал — нет нигде. Загорюнился старик, занюнился.
Что ни оглянется — весь мир точно сажей выпачкан. В окно зыркнет — дождь идет. В будущее глянет — зима надвигается. Свет зажжет — мухи оживают, жужжат, роятся, в волосах путаются. Погасит свет — мыши бегают, ногами стучат.
Лег старик на кровать лицом кверху. Заскрипела кровать. Паук с потолка козявку спустил на паутине к самому стариковому носу. Закрыл старик глаза и возроптал своим стариковым голосом:
— За что мне такая обида? И обеда у меня нет. И обрыдло мне все на свете. И ободья на колесах полопались, телега не на ходу, уехать нельзя. Вот сейчас плюну на все и отдам концы, узнаете тогда, как без меня!
Вдруг из темноты пискнул непонятный голос:
— А что с тобой, что без тебя, все равно материя едина!
Вскинулся старик, вздернулся, лицом в паутине попутался, вскочил с кровати. Тихо все, ничего не слышно, даже мыши замолкли. Только сердце в ребра стучит, как почтальон в дверь: туктук-тук, туктук-тук. Потоптался старик в темноте неслышно и шепнул:
— Померещилось!
А голос как ухнет нахально:
— Будто ба!
Гикнулся старик к дверям, да так тетехнулся лбом о притолку, что вспух на лбу небывалый синяк. Осветилась от него изба неземным утро-фиолетовым светом. Насквозь все видно стало — что было, что будет, что за чем прячется.
Видит старик сундук в углу, да так ясно видит — каждую соскоблинку на дереве, каждую ржавчину на железе замечает. А сквозь сундук, сквозь стенки его, видит пустоту и пыль его нутра. А в пустоте и в пыли лежит мяч, который старик в детстве в воздух подбрасывал. Видит кота на печке, а внутри кота видит мурок — комочек кожаный скрипучий, которым кот мурлычит.
Видит старик желтую фотографию на стене — народу много на фотографии, лица махонькие — а старик, будто телескопы на глаза надел, всех узнает, родинку знакомую возле ушка замечает. А сквозь фотографию видит: идут к нему, кто по траве, кто по снегу, папочка и мамочка, и жена его, и детки — знакомые, милые, и незнакомые, те, что родиться собирались, да не родились.
Читать дальше