Андрей Курков - Бикфордов мир

Харитонов стоял и следил за обыском. Путеец тоже подошел поближе к матросу и чего-то ждал.

– Пусто, – покачал головой матрос, возвращая вещмешок хозяину. – Тогда зачем тебе этот шнур?

– Ну как? – вслух задумался над ответом Харитонов. – Это ж как огромная бомба. Оружие… Если увижу, что кругом не та жизнь, ну не та, о которой мечтали, то подорву все и себя. Пусть тогда что-то новое строют…

– А-а… – понятливо протянул, кивая, пожилой матрос. – Ясненько, браток! Извиняй за «контру»! Эт ты правильно решил. А ты, Михалыч, запускай машину!

– А кто в топку уголь бросать будет? Опять я один? – недовольно вопросил путеец.

– Помогем, Михалыч, помогем, – пообещал матрос.

Внутри бронеплощадки, куда через люк в днище забрался Харитонов, было тесно и темновато. Весь пол был уставлен снарядными ящиками. В пушечной башне, нарывом возвышавшейся в передней части бронеплощадки, возились два других матроса.

– Ну, давай знакомиться, – пожилой матрос протянул руку, – Петр. А те двое – Федор и Кошкодайло.

– Василий, – сказал Харитонов, пожимая сильную руку.

Бронепоезд задрожал и медленно поехал.

Тускло-синие глаза Петра широко открылись, и лицо его выразило полную радость.

– Вперед! – крикнул он, потрясая руками.

Остальные матросы спустились на пол. Посмотрели безразлично на Харитонова и стали перекладывать снарядные ящики поближе к башне.

Бронепоезд ускорил движение, и от этого внутри бронеплощадки становилось все шумнее и шумнее. Лязг и скрип железа резал слух Харитонова, но остальные, казалось, очень радовались этому шуму.

– Ну што, братцы? – забасил Петр. – Хто первый к топке пойдет?

Оба матроса уставились на Харитонова, словно он уже что-то обещал им.

– Ладно, – выдохнул Петр. – Значит ты, Вася, первым подешь. Можешь поверху, пока тихо… – и Петр открыл узкий люк в торцевой стенке бронеплощадки.

– Давай через тендер и к Михалычу! – сказал он.

Харитонов, оставив вещмешок на полу, пролез в люк. Перед ним подпрыгивал, поднимая в воздух угольную пыль, широкий тендер с бортами, чуть загнутыми внутрь. Харитонов запрыгнул на него и чуть не упал оттого, что ноги не нашли там твердую опору, – уголь расползался под ними в стороны, и поэтому, чтобы не свалиться, Василий уселся, схватившись рукой за борт. Ковыляя, добрался до входа в машинное отделение. Там, почувствовав себя уже увереннее, он прошел узким железным коридором и оказался в кабине, где увидел пристально глядящего вперед Михалыча.

– О, опять крайнего нашли! – пробурчал он. – Ладно. Бери лопату и забрасывай уголь в топку, я позже подмогу!

Вернувшись на тендер, Харитонов взял в руки лопату и посмотрел по сторонам, на проносящиеся мимо деревья и поляны. Солнце висело над головой и жарило вовсю своими лучами по зеленой живучей земле. Наперегонки с бронепоездом летела какая-то птица, то и дело открывавшая клюв, но пела она или кричала – разобрать из-за металлического шума было невозможно. Вдруг с одной стороны деревья на мгновение расступились и за ними возникло поле, а за полем, словно в сказке, раскинулась маленькая деревенька в несколько домиков с крышами, покрытыми соломой.

И от увиденного, и от дрожания, которое началось на осях бронепоезда и захватывало собою всю броневую машину и тех, кто был на ней, у Харитонова возникла какая-то особая жизнерадостность, распиравшая его грудь, заставлявшая его судорожно сжимать кулаки. И так хотелось закричать что было сил: «Вперед!!! Вперед!», и хотелось закричать так громко, чтобы услышать самого себя, чтобы перекричать шум бронепоезда. Но Харитонов удержался от крика. Он просто стоял, напрягшись от проникшей в него с дрожанием гордости, которая, казалось, была совершенно беспричинной, скорее механического свойства. Стоял и смотрел вперед, и приятно было чувствовать кожей лица силу встречного ветра, и приятно было думать о том, что с легкостью противостоит он этому ветру и так, наверно, сможет он противостоять всему, что возникнет еще на его пути, что будет пытаться остановить его, не дать ему двигаться дальше к неведомой цели. И, словно от этого напряжения и гордости, почувствовал он в себе огромный прилив силы, и пушинкой показалась ковшовая лопата.

А бронепоезд все набирал и набирал скорость, и еще большее чувство гордости возникало в Харитонове. И летел уголь в топку – лопата за лопатой, и сильнее пылал неживой глаз послушной человеку машины, и от этого еще быстрее катилась она по ржавым рельсам, снимая с них ржавчину и оставляя их за собой уже блестящими, возрожденными и ожидающими следующих составов.