Андрей Курков - Бикфордов мир

А солнце поднялось на вершину и светило уже не так ярко и слепяще, как сначала.

Шофер, почувствовав внезапную усталость, прилег на теплый песок и задремал.

И приснилась ему темнота, из которой он вышел. И в темноте он услышал родной привычный звук – скрип деревянных бортов, сопровождающий бесконечное движение машины, на которой они с Горычем проехали многие годы своей жизни – тысячи дней и ночей, укутанных во мрак.

Проснулся от прохладного ветра, опустившегося на берег. Солнце уже клонилось к западу. Опускались сумерки, и в них, похожих на темный туман, он увидел далеко в море едва заметный огонек, точку, которая словно согрела его, отогнав ветер.

И понял шофер, что вышел он не на тот берег. И без всякого сожаления сошел он на воду и пошел по ее поверхности к этому далекому огоньку, и ничто не могло остановить его: ни вода, просачивавшаяся в сапоги, ни темнота, сгущавшаяся с каждым новым шагом.

Трудно было подсчитать, как долго он шел к этому огоньку. Очень долго. Через какое-то время огонек стал ярче, а еще позже шофер вошел в световой коридор и пошел дальше к своему прожектору, к своему кочующему дому, ищущему выхода к настоящему свету, к солнцу, к жизни.

– Ну что там? – нетерпеливо спросил Горыч вернувшегося из темноты шофера.

– Ничего, – ответил шофер, забиваясь в кабину. – Вода…

– Сплошная вода?

– Да, – кивнул шофер.

Сняв сапоги, он вылил из них воду. Выкрутил портянки и положил на пол кабины.

– Что же нам дальше делать? – Горыч посмотрел на шофера.

– Ничего, – ответил шофер. – Ехать…

Свирепый ночной ветер рывками тащил черный дирижабль по усеянному звездами небу. Гондола от этих рывков раскачивалась, и табуретка ездила по деревянному полу, скрипя и заставляя Обитателя дирижабля морщиться. Несмотря на поздний час, он бодрствовал, то и дело проверяя, плотно ли закрыты окна-иллюминаторы. Он пережидал ураганный ветер, будучи твердо уверенным в том, что никакого вреда нынешняя стихия ни ему, ни дирижаблю не принесет.

Его подташнивало, но, не обращая на это внимания, он терпеливо стоял у окна-иллюминатора, заглядывая вниз в надежде увидеть мелкие огоньки какой-нибудь заброшенной в лесах деревеньки. Толку от этих огоньков, конечно, не было б, но они непременно порадовали бы Обитателя, и тогда не чувствовал бы он себя столь одиноко в этом мире и на этой высоте.

Но внизу было темно.

Обитателю очень хотелось с кем-нибудь поговорить. Для этого даже не нужен был собеседник – стоило только увидеть где-нибудь внизу человека или даже следы его присутствия, дымок, вылетающий из трубы, огонек.

Но ничего этого не было.

А ветер все усиливался и раскачивал гондолу. Пришлось сесть на пол. За стеклами окон-иллюминаторов горели яркие звезды. Обитатель с тоскою глядел на одну из них, ту, что казалась ему самой яркой.

Глядел и вспоминал тот обычный сентябрьский день, который начинался торжественным и праздничным утром. Да, так оно и было. Советским людям было чему радоваться, у них были все основания для праздничного настроения. А сколько сердечных, искренних, взволнованных посланий поступило в последние перед его отлетом дни! Виктор Хохлов, токарь Днепропетровского машиностроительного, писал: «Примите, родной наш, от меня и всей моей семьи самые лучшие пожелания в вашем полете. Мы, как и все люди на земле, связываем с этим полетом самые лучшие свои надежды – установить мир на нашей планете, добиться дружбы между могучими государствами, навсегда покончить с опасностью войны. Мы мысленно будем с вами и в дни вашей благородной миссии».

А техники-механики совхоза «Калиновский» Могилевской области М. Н. Головейко и Г. Н. Яковлев писали: «Мы, простые рабочие, надеемся, что ваш полет откроет новую страницу в борьбе за мир. Война нам не нужна! Она нужна тем, кто нечестным отношением к жизни старается поработить народы». Плотник из Свердловска Павел Яковлевич Кузнецов писал большими неровными буквами, старательно выводя их на листах ученической тетради: «Скоро вы будете на земле. Передайте простым людям: пусть они верят твердо, что народы Советской России и всего Советского Союза не хотят войны и ненавидят затейников войны. Мы, советские люди, – люди мира и мирного труда. Нам наше Советское правительство создает все для того, чтобы мы жили в достатке. У меня пятеро детей: четыре сына и дочь двенадцати лет. Мои сыновья достигли почти все такого возраста, что способны стать под ружье. Но я противник того, чтобы они гибли от проклятых ружей и техники войны. Пусть они живут во славу своей человеческой жизни и наслаждаются природой, в которой живет человек на Земле».