Габриэл Мариано - Больной мальчик

— Да, сеньора.

— Ее нельзя класть рядом с другими… Когда он поест, поставь глиняный горшок и положи вилку куда-нибудь в сторонку, подальше от тарелок.

— Хорошо, сеньора.

— Ты поняла? Глиняный горшок, в котором мы поджариваем кукурузу. Отложи все в сторонку, когда он поест.

— Хорошо…

— Можешь идти. Нет, постой… Вилку дай ему ту, что с черной ручкой. Ни Биа, ни кто другой ни о чем не должны знать. Ах да, скажи Норберто, чтобы он заглянул ко мне.

Норберто, воспитанник доны Маниньи, жил у нее в доме с детских лет. Она вздохнула с облегчением. Оставалось только поговорить с фельдшером. Но это она успеет сделать и после обеда.

Они отправились к нему, когда уже начало темнеть, но сеньора Пинто не оказалось дома, он ушел в кино. Единственное, что они могли теперь предпринять, — это обратиться к самому доктору Ногейре. Дона Манинья не захотела подниматься на второй этаж. Она решила подождать на улице и велела Норберто сопровождать больного мальчика. Дверь им открыл сын доктора Ногейры. Норберто спросил его, дома ли отец. Тот отвечал, что дома, но им придется подождать, пока он примет ванну, и захлопнул у них дверь перед носом. Больной мальчик перегнулся через перила лестницы и с любопытством стал изучать первый этаж. Он разговорился с Норберто о своей болезни — мучает его давно, но он толком не знает, что с ним. Потом примостился на ступеньке и замолчал. Норберто подошел и сел рядом.

— Ты знаешь Сан-Висенти?

— Нет.

— Ты здесь впервые?

— Ага…

— Где тебе больше нравится, в Прае или на Сан-Висенти?

Больной мальчик улыбнулся:

— Говорят, на Сан-Висенти лучше, но я скучаю по Прае.

Норберто недоверчиво улыбнулся:

— Ты только сегодня приехал и уже соскучился?

— А разве ты не знаешь, что у каждого быка свой загон?

Норберто расхохотался. На лестнице раздались шаги. Это дона Манинья пришла узнать, почему они так долго не возвращаются. Норберто рассказал ей, в чем дело, и она ушла, пообещав ждать их на другой стороне улицы.

— У каждого быка что?..

— Свой загон. Так-то, сеньор… — Жулио посмотрел Норберто прямо в глаза. И словно весь сжался.

Норберто немного помедлил, потом, как бы рассуждая про себя, задумчиво произнес:

— Загоны тоже бывают разные… Большие и маленькие…

— Я только знаю, что у каждого — свой.

— Так, по-твоему, Прая — загон?

— Нет, что ты… Это я просто так сказал, для сравнения.

Мальчик нравился Норберто, и он жалел его. В глубине души он молил бога, чтобы доктор Ногейра принял их как можно скорее. Он присел около него на корточки. Но в то же мгновение выпрямился. Мальчик взглянул на него, словно опасаясь потерять неожиданно приобретенное:

— Ты уходишь?

Рядом послышались шаги. Должно быть, доктор Ногейра уже принял ванну. Жулио встал. Пригладил рукой курчавые волосы и застегнул воротник рубашки. Дверь отворилась. На пороге появился доктор Ногейра, облаченный в купальный халат, с сигарой во рту. Он казался высоким и сильным. Продолговатое, плоское, как блин, лицо его было словно сплющено посредине, расширяясь в верхней части, ближе ко лбу. Крохотные, лишенные всякого выражения глаза терялись среди густых бровей. Доктор Ногейра спросил, что им нужно. Мальчики переглянулись. Норберто вручил ему письмо. Доктор крикнул в растворенную дверь, чтобы ему принесли нож для разрезания бумаги. Но, увидев, что конверт не заклеен, отменил приказание. Голос его был хриплый и вялый. Окончив чтение, он почесал лысеющую макушку и велел подать ему пепельницу. Загасил недокуренную сигару и объявил Норберто:

— Это не по моей части. Вы обратились не по адресу.

Норберто перевел глаза с доктора Ногейры на больного мальчика. Недоуменно, будто не разобрав ответа, он проговорил:

— На конверте ваше имя, сеньор доктор… — И обратился к больному мальчику за подтверждением: — Разве не так?

Глядя доктору в лицо, Жулио ответил:

— Так… Сеньор Армандо дал мне в Прае это письмо для сеньора доктора.

Доктор Ногейра снисходительно объяснил, что он не это имел в виду. Письмо действительно адресовано ему, но он ничем не может быть им полезен. Только директор имеет право принять пациента в больницу. Более того… Он затянулся сигарой, выпустив изо рта клуб дыма:

— Более того… Его вообще нельзя класть в больницу. — И коротким толстым пальцем доктор ткнул в сторону Жулио.

На улице, на противоположной стороне, они увидели дону Манинью. Она сгорала от нетерпения. Норберто рассказал ей о беседе с сеньором Ногейрой. Дону Манинью охватили ужас и растерянность. Жулио стал для нее обузой, от которой надо было немедленно освободиться. В отчаянии она взывала к богу о помощи.