Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

Он взял бутылку с коньяком и, запрокинув голову, припал к горлышку. Савва Николаевич все так же неподвижно стоял у окна, не проронив ни слова. Он словно окаменел от услышанного. Как теперь поступить с этим человеком, которому он еще недавно спас жизнь? Схватить! Тряхнуть так, чтобы разошлись швы в легких и он захлебнулся бы собственной кровью? «Бесы, это бесы во мне говорят. Это они, проклятые, меня искушают», — почему-то подумалось ему в ту минуту.

— Что дальше? — просипел Савва Николаевич, едва сдерживая себя. — Ну говори, говори! Не тяни!

— А все. Заметать следы начали, увезли ее на машине Сержа в парк, закопали в низине под опавшими листьями. Не стало Дины. Вот и все, док, можешь теперь меня убить. Я готов и прощения просить не буду… — Панкратов опустил голову на стол. — На, режь. Хочешь, нож свой дам? Он всегда со мной.

Савва Николаевич наконец очнулся и вышел из ступора.

— Вам пора в палату, больной. Вы сильно переутомились. Я сейчас позову санитарочку, она вас проводит.

— Нет, док, я сам. Скажи, что было дальше с ее парнем?

Возникшая было у Саввы Николаевича неприязнь к человеку, погубившему Дину, стала понемногу утихать. Да и то, что с него теперь взять? Живет, может, последние дни. «После таких операций, какую перенес этот Панкратов, обычно вообще не выживают. Ему повезло, да и я постарался. А может, зря? Господи, не дай мне во мщение войти!» — мысленно успокаивал себя Савва Николаевич. Наконец он полностью овладел собой.

— Что стало с ее парнем? — переспросил он. — По твоей вине три человека оказались вычеркнутыми из жизни. Нет, Валерий, мой друг жив, здоров, мы с ним видимся. Работает, а вот семью не создал, живет один. Гулял как-то с ним по набережной Невы, он мне и говорит: «Выхожу из дома, брожу по улицам, народ толкается туда-сюда, а у меня впечатление такое, словно я один-одинешенек на всем Васильевском острове». Вот так и живет с болью в сердце.

— Извини и прости, если можешь, док…

Панкратов тихо развернулся, медленно побрел к выходу, не оборачиваясь, открыл дверь и вышел.

Через неделю больного Панкратова выписали. За ним приехали на роскошной иномарке с московскими номерами все тех же двое молодых бравых ребят. Они уверенно, как хозяева, вошли в больницу в своих длинных черных пальто, нагруженные кучей коробок. Остановились около поста медсестры.

— Мы за Панкратовым. Он выписывается сегодня.

— Здесь, в семнадцатой палате, ждет вас с утра. Сейчас позову.

— Нет, мы сами. А это вам от нас подарки: печенье, конфеты, кофе.

Положив коробки на стол, они направились в семнадцатую палату. Через какое-то время оттуда вышли уже трое, вместе с ним. Проходя мимо поста, Панкратов остановился.

— Савва Николаевич где?

— На операции.

— А-а-а. Ну вот, тогда передайте ему это. — Сн протянул медсестре тонкий конверт. — Спасибо всем за все… А Савве Николаевичу поклон отдельный…

И компания медленно зашагала вниз по лестнице.

В конверте оказался кусочек бумаги, оторванный от сигаретной пачки. На ней карандашом было написано: «Если понадоблюсь — позвони». И стоял номер телефона. «Для блатных я — вор в законе по кличке Адмирал. Запомни, может, пригодится. Панкратов».

Савва Николаевич повертел в руках послание бывшего пациента-зека и кинул обрывок в корзину с мусором. Не мог он принимать никакие преференции от блатного, тем более — искалечившего жизнь его друга Валерки Маркасова.

К середине дня, когда солнце ярко светило в окна, Савва Николаевич проснулся, посмотрел на часы и удивился: проспал аж целых семь часов. Давно со мной такого не происходило, удивился сам себе Савва Николаевич.

Вечером, уже сидя в поезде, Новороссийск — Санкт-Петербург и перебирая в памяти все, что с ним случилось за эту неделю, Савва Николаевич невольно перенесся мыслями к своему внуку Дениске. Как-то он там? Что-то молчит. Сессию не сдал, пошел работать на кафедру внутренних болезней санитаром — это хорошо, послушался деда. А дальше что же с ним будет? Как бы не натворил бед. И Савва Николаевич опять стал думать о внуке…

Мысленно вернувшись к делам внука-студента, Савва Николаевич размышлял: «В чем причина или причины несобранности Дениса? Какие были упущения в его воспитании? Кто их допустил — отец, мать, может, он сам, многоопытный дед? Какими мы были в его годы? А если мы были другими, то что же такое вложили в нас родители и деды в детстве?» Савва Николаевич стал искать ответы на мучившие вопросы, вороша в памяти свое прошлое.