Анатолий Аргунов - Студенты. Книга 2

— Погоди, мил человек, не спеши. Послушай мою притчу, она древняя, как мир, но всегда современная. — Монашенка устремила свои старые и умные глаза на Савву Николаевича. — Давно, давно, еще до зари человечества, существовал табун ослов. Крутолобые, чистые и с длинными хвостами, они производили большое впечатление на звериный мир вокруг них. Звери же еще не знали, кто чего стоит. И вот ослы решили, что это они призваны править животным миром, и взялись за его обустройство. Первым делом приняли закон, по которому они, ослы — самые главные животные, и все должны им подчиняться. Вторым делом назначили себя правителями. А раз они правители, то все остальные — их подданные. А чтобы хорошо питаться и не отказывать себе ни в чем, ввели ограничение. На их пастбищах никто не должен пастись, кроме них самих. В-третьих, ослы ослами, а волки не хотят траву есть. Им подавай свежее мясо. И тогда ослы решили, что лучше всего для волков установить жертвоприношение из каплунов. Тех много, они и не заметят потерю десятка-другого.

Волки первое время были удовлетворены таким правлением ослов. Но когда волки стали размножаться быстрее, чем ослы, то напали на ослов и съели их. Только несколько молодых ослов уцелели, сбежав из собственной ослиной страны. С тех пор они и странствуют по миру, иногда сбиваются в свои небольшие группки, пытаясь возродить былое. Но все возвращается на круги своя… Волка, как ни корми, он в лес смотрит. Осла, как ни учи, он дураком помрет. Так и в жизни, мил человек. Ослы правят миром какое-то время, потом появятся волки… И так — раз за разом… Это диалектика такая, а мы, верующие, Божьим промыслом называем.

Савва Николаевич какое-то время сидел, внимательно слушая монашенку. Внутренне он был не согласен с этой строгой и очень умной старухой, но что-то его останавливало от спора.

— Извините, матушка, как же так получается, что ослы приходят к власти? — наконец как можно мягче сформулировал свой вопрос Савва Николаевич.

— Проще простого, мил человек, — усмехнувшись, ответила монашенка.

— Вы разве сами не замечали? — спросила она, взглянув на Савву Николаевича своими выцветшими от времени глазами.

— Верно, замечал, и не раз…

— Ну вот! Они хоть и дураки, но марку благородства и учености всегда держат.

— Но как? — понимая всю глупость своего вопроса, все же спросил Савва Николаевич.

Монашенка устремила свой взор куда-то вдаль, словно там среди холмистой долины, где стоит православный храм Святого Варлаама Хутынского, на небесах печатными буквами был дан ответ.

— У ослов, как правило, благозвучные фамилии: ямпольские, яблонские или ярмажские. У особей ослиной породы чаще и в имени, и в фамилии присутствует буква «я». Без «я» они жить не могут… Страшные люди. В своей глупости они ни перед чем не остановятся. И все как один хотят власти, из-за нее они готовы на все, на любое предательство и подлость; могут и человека убить, правда, не своими руками, но могут.

— Да, матушка, я с вами согласен. Мне часто приходится сталкиваться с такими персонами. А в последнее время все чаще и чаще, — ответил Савва Николаевич, поражаясь прозорливости этой древней старушки, живущей за высокими и каменными стенами монастырского забора. Это же сколько же нужно иметь знаний, жизненного опыта, чтобы так прозорливо понимать и оценивать нынешнее время. И матушка, как бы угадав мысли Саввы Николаевича, продолжала:

— Лихое время переживаем, лихое. Давно таких не было. Разве что после Октябрьского переворота так же было плохо. Но тогда бесновались малограмотные необразованные людишки, возомнившие себя творцами жизни… — Матушка на том слове поморщилась, словно раскусила кислую ягоду клюквы. — Творили, творили, по лагерям всех разослали. Слава Богу, в войну опомнились, стали звать себя братьями и сестрами. Потом опять канитель: пьянство, безбожие. И вот чем все кончилось. Новая напасть на Русь Святую — ослиная стая появилась. Просто жуть какая-то. Я недавно одного такого принимала у себя. Приехал покаяться на дорогущей машине, часы в бриллиантах, цепь золотая на шее толщиной с палец. Денег предлагал много, я не согласилась. Говорила, не вправе деньги принимать, нажитые нечестным трудом…

Матушка замолчала.

— А он что? — не утерпел Савва Николаевич.

— Выругался грязно, назвал меня старой дурой и уехал; напоследок крикнул: в другом монастыре меня с руками оторвут. Вот они вам, новые русские: кровь, слезы, страдания, а они деньгами хотят откупиться.