Игорь Шенфельд - Исход

— Дайте ему холодной воды кто-нибудь! — пронзительно закричал Дементьев, — а то он заговаривается уже! Сам куда-то уезжает, а нас с вами на нашу же страну натравить хочет!..

— Не надо мне воды, — отмахнулся Учитель, — и не натравливаю я вас, неправильно ты все понимаешь, Сережа. Я просто вам объяснить пытаюсь все то, с чем так долго мучился сам, я по сути дела исповедуюсь перед вами… Ведь все, что я тут сказал вам — все это вы и сами видите, без моей помощи: а именно то, что у нас с вами украли, отобрали нашу Родину: ту систему жизни — морали, права, культуры, традиций — в которой мы существовали; я заявил, что все это разбито, разграблено, и в этом смысле той, старой Родины, той России у нас с вами больше нет. Я так думаю, потому что я вижу это. Но Отечество есть понятие сердца, а не ума, и оно живет в каждом, пока сердце живо. Мы потеряли ту нашу Родину. Но у нас у всех было и есть, и остается в нас и с нами наше Отечество. И за него нужно бороться. Ты не расслышал главное, Сережа, что я хотел сказать: а я хотел сказать, что продолжаю бороться, но только пропорционально своим силам и тому времени, которое мне отпущено. Я не могу спасти всех, но я могу еще спасти одного-единственного человечка, и я сделаю это!

Но я хотел бы довести свой отчет до конца: я хочу рассказать вам, как стал Аугустом Бауэром. Иначе рассказ мой будет неполным, а я не хочу, чтобы у вас оставались сомнения или домыслы по части моего решения…

Все это случилось так: однажды — через нашего, здесь сидящего Сергея Петровича Дементьева, между прочим, а не откуда-нибудь еще — узнал я о чудовищном преступлении, о котором самому Дементьеву рассказал другой Сергей Петрович — профессор Кудрявцев, вы его все знаете…

— Не было этого! — выкрикнул Дементьев. Андрей Егорович сокрушенно покачал головой, и продолжал:

— Я созвонился с Кудрявцевым. На окраине Саратова, рассказал он мне, были в конце прошлого лета убиты старик и девочка: дед и внучка; старик — за орден, который висел у него на пиджаке, а девочка — заодно, чтобы свидетелей не оставлять. Как это водится сплошь и рядом, у официального следствия возник традиционный «висяк». И так бы все и поросло быльем, если бы не наш тамошний Шерлок Холмс — Гена Сомиков: вы все его должны помнить: он был на съезде — приезжал вместе с профессором Кудрявцевым. Так вот: Гена узнал про убитых дедушку со внучкой из местной газетки, тут же насторожился и отправился искать семью погибших. Нашел, стал выяснять что к чему. Очень быстро размотал все это дело, сразу начав свое следствие с ордена: на пиджаке старика в морге ордена не оказалось, и это навело Гену на подозрения. Он узнал вскоре, что старика и ребенка убили местные наркоманы, чтобы загнать орден скупщику советских наград и приобрести «дури» — так они наркотики свои называют. Гена нашел сперва орден по объявлению, затем скупщика; через него зацепил одного из шпаны. Прикинулся мелким распространителем кокаина, вошел в доверие. Скоро выяснил все подробности: кто что предложил, кто бил, кто добивал, кто в сторонке стоял, ну и… Гену мне вам расписывать не надо, но тут, надо вам доложить, ребята, он сам себя превзошел; представьте себе: наказал всех разом. Назначил шпане встречу на пустом берегу Волги, в укромном месте, скормил им наркотиков на халяву — якобы дегустационная партия, дождался пока они «отчалят», да и хладнокровно утопил их всех одного за другим: деловито, аккуратно, без спешки и без эмоций — как крестьянин на пахоте. Лично мне сокрушался при встрече: «Волгу испоганил, Андрей Егорович, а что поделаешь: приходится и ей терпеть, бедной, раз такое время гнилое пришло». Вот это парень! Хотя, с другой стороны, Гена просто выполнил обычную нашу с вами работу, только в стахановском темпе и в невероятном масштабе. Поставил рекорд производительности, так сказать.

Однако, повесть моя о другом. В рассказе Кудрявцева меня зацепила одна фраза, а именно, что семья этих несчастных людей как раз собиралась эмигрировать в Германию, предоставившую незадолго до этой трагедии главе семьи, поволжскому немцу Аугусту Бауэру — этому самому убитому наркоманами старику — вид на жительство. Со смертью Бауэра выезд в Германию для остальных членов семьи закрылся. Всё у них пошло прахом со смертью деда: хоть ложись и помирай — сказал мне Кудрявцев. И это оказалось правдой: семья приехала из Казахстана, а Россия целый год тянула с гражданством; прописки, соответственно, тоже у них не было и до сих пор нет, ну и дальше по цепочке: работы нет — денег нет — жилья нет — жизни нет. Мужик — то есть зять покойного деда — тот уже землянку рыть собрался где-то возле кладбища, чтобы на зиму «во сыру землю переселиться…», — как мне профессор сказал. Он же, Сергей Петрович, и обратился ко мне с ходатайством, чтобы мы для этих несчастных людей из нашего фонда материальную помощь выделили, по возможности.