Клер Дедерер - Йогиня. Моя жизнь в 23 позах йоги

Ни в коем случае не пытаясь оправдать себя, скажу, что была не одинока в своих стремлениях. Для целого поколения людей стало тенденцией тратить больше, чем они могли себе позволить. И статистика зачисления в школы в Сиэтле это доказывала. В северном Сиэтле в те годы почти половина детей ходили в частные школы.

Я так зациклилась на том, чтобы отдать Люси именно в частную школу, что со мной невозможно было спорить. Наверное,

Брюс это понял и решил быть реалистом. Или решил, что выбор школы лучше предоставить мне, потому что я занимаюсь всем, что связано с детьми, а ему уж останется лишь согласиться, если, конечно, цена не будет запредельной. Как бы то ни было, школу выбирала я. Мне казалось, что во всем городе остались одни лишь пятилетние дети и их родители, которые, как и мы, стучали в двери частных школ, как в ворота Изумрудного города, ожидая, что нас впустят.

Этот перфекционизм сильно повлиял и на мою практику. Я оставила Фрэн и ее размеренные занятия. Если раньше я искала в йоге тишины и покоя, то в виньясе слепо поклонялись ритму и действию. Даже шуму: на этих занятиях играла музыка. Иногда записи мантр, иногда певички в стиле нью-эйдж вроде Девы Премал, иногда и откровенно танцевальная музыка. В такие минуты я поражалась, как недалеко мы отошли от обычной аэробики.

И всё же, словно упрямо отрицая свою фитнес-направленность, классы виньясы включали гораздо больше «духовного», чем я привыкла видеть на занятиях йогой. Перед классом Минди всегда выстраивала небольшой алтарь. Пара бронзовых статуэток, шарф, украшенный вышивкой. В начале и в конце занятия мы всегда пели мантры, зачитывая их по бумажкам, которые приносила Минди. Кто-нибудь из занимающихся раздавал их и собирал в конце со смиренным лицом — мол, смотрите, какой я хороший ученик.

Мантра была приведена латинскими буквами, но без перевода, и раз за разом я повторяла вот эти слова:

Я не понимала ни слова. Но всё равно повторяла. Я не верила, что мантра оказывает действие. Просто преподаватель и ее ученицы были так безупречны, что у меня не возникало желания им противоречить. Их безупречность была не только внешней, я ощущала ее и как что-то невидимое, что-то, что заставляло их светиться изнутри.

Маленький сын Рути ходил в начальную школу, устроенную на кооперативных началах. Рути школа нравилась, и сыночек тоже был в восторге. Я решила взглянуть.

Люси пошла с нами. Только мы открыли дверь, как нас закружил вихрь активности: родители смеялись, разбившись на группки; дети орали и кидались друг в друга разными предметами; летали мячи; кто-то пел; даже рисунки на стенах, казалось, плясали.

Ни секунды ни сомневаясь, Люси ринулась вперед и исчезла в толпе. Стоило ли столько мучиться с выбором школы, если наша девочка сама решила свою судьбу, восторженно бросившись в игру?

Эта школа меня до слез растрогала, в буквальном смысле. Она соответствовала всем моим понятиям (не слишком продвинутым, правда) о том, как дети должны проводить время: рисуя картинки, бегая по комнате, как дикие олени, и изредка, ну может, раз в день, решая какой-нибудь пример. Посреди библиотеки стояли огромные шатающиеся картонные джунгли, которые явно смастерили сами дети. Над дверью висела самодельная табличка, гласившая: «Детство — это путешествие, а не гонка!» Это была не просто школа с игровой комнатой. Вся школа была игровой комнатой. Мы записали Люси, не раздумывая.

Если честно, я была рада, что мы в кооперативе — совсем как тогда, когда Люси была маленькой и ходила в ясли. В кооперативе родители ходили в школу вместе с детьми, хоть и раз в неделю. Для одержимой мамаши, которой я стала, это был идеальный вариант. Ведь я могла висеть над Люси, пока та лепила из пластилина, разрешала конфликты с другими детьми и училась рисовать карандашами. О да!

В каждом классе здесь было по двенадцать человек. Это было настоящее кооперативное предприятие. В школе работали четыре учителя и несколько специалистов, а всё остальное делали родители. Мы убирались, помогали на уроках, собирали средства на разные нужды, строили, отвечали на звонки, покупали всё для учебы, таскали доски, готовили еду. Так нам удавалось сократить расходы на обучение, а кто ж этого не хочет.

Мы всё делали вручную: сумочки из фетра, лоскутные одеяла, домашние пироги с начинкой. В кооперативной школе всё было, как во времена колониального Уильямсбурга. Хотите — верьте, хотите — нет, но для декораций к уроку истории, посвященному индейцам северо-западного Тихоокеанского побережья, мы с другими мамами дубили шкуры. Родительские собрания случались чуть ли не каждый день. Любая мама, чьи дети когда-либо ходили в кооперативную школу или ясли, знает, что это такое. На собраниях мамы спорили и пели. Сначала мне нравились разборки, а петь я ненавидела. Как здорово, что даже в подготовительной школе есть свои интриги, думала я! Но потом я постепенно охладела к интригам, а вот пение, наоборот, полюбила, хоть и неохотно. Просто родители на этих собраниях спорили обо всем и постоянно. Спустя некоторое время споры утратили новизну.