Михаил Елизаров - Ногти (сборник)

Сеня, бывший фронтовик, кавалер ордена Красного Знамени. Сеня — эротическая ностальгия по моему отрочеству, сон издалека. Сытые летние вечера, бледная шпана из окрестных многоэтажек, одна на всех бутылка портвейна «Таврида», кто-нибудь лукаво предлагает:

— Может, к Сене завернем, — и остальные, смущаясь и хихикая, соглашаются, что да, действительно, иного выхода нет.

Толпа снималась со скамеек и шла в гости к Сене. Старик радовался немыслимо, поил ораву чаем или компотом, а после у всех желающих отсасывал.

А вот кто мне нравится, так это Гизлер. На днях заявился и над чашкой чая вспоминал, как бабушку хоронили:

— Дает мне папа два червонца для шофера, я думаю — одним обойдется. Шофер ни слова не сказал, но поджал губы. — Гизлер уморительно показал, как шофер поджал губы. — Поехали в крематорий, и все ямки на дороге были наши. На самой глубокой ямке бабушка выскочила из гроба, и ее ловили по всему автобусу!

Я смеялся до икоты. Гизлер по-доброму щурил глаза и, как и всякий рассказчик, чувствующий, что анекдот удался, на «бис» повторял с различными фиоритурами:

— Колесо в ямку, бабка из гроба. И поскакала, и поскакала. Мама кричит: «Лови-и-и бабушку!» — И смущенно хохотал, лучисто морща лоб.

Гизлер принципиально одинок, но страстен. «Дай, — говорит, — Бог денег. Тогда познакомлюсь с девушкой, приглашу в кафе, угощу шампанским, заговорю, свожу в парк, задушу и буду трахать, трахать, трахать!»

Прочь, прочь! Мартовское возбуждение-наваждение. Что-то необыкновенно скверное, злое.

Если я хочу охарактеризовать женщину, я говорю: «Она уродлива, как Рябунова!»

Верьте мне! Вы не знаете Рябунову, но я-то знаю! Я расскажу о ней чуть позже, а пока скажу другое. Все собачники — копрофилы! Приглядитесь повнимательней. Как жадно пялятся они на собачий кал. Вид испражняющегося питомца взрывает канатные жилы на их висках: какой на этот раз? Цвета вяленой дыни или пористый, с зеленцой? Больные, настороженные люди.

А теперь, умоляю, о Рябуновой: рост метр шестьдесят, волосы — прелая солома, разваренные родимопятные уши, лоб скособоченный, маленький, в морщинах, два шрама — на виске и подбородке, брови — медвежьих лап объятия, глаза дистиллированные, нос сам по себе, кончик носа тоже сам по себе, скулы — широкие, якутские, она мордастенькая, эта Рябунова, рот кривой, зубы пломбированные, шея в чирьях, грудь — как мошонка, живот — гряда барханов, пятки — раздавленные персики. Боже, Боже, Боже! И не я ли в сумрачном детстве видел дворовую бабу, вправлявшую себе выпавшую матку? Ее руки были в крови. Вагина искусала их не хуже бультерьера.

Ведь согласитесь, в женских половых органах есть нечто омерзительное, требующее наказания. Это — помойная яма, прорва, черная дыра. Звучит почти что как «please» и «да» — вкрадчивая просьба, приглашение, мол, пожалуйста, мистер, вот ребрышко, вот ляжка, а вот еще кусочек мяска, вы изумленно переспрашиваете: «Неужели эта пакость для меня?» — и слышите в ответ раскатистое, брызжущее венерическими соками, на все согласное: «Да!»

Женское начало, точнее, конец, таит в себе анархию и разруху, хаос и революции. Семантическая суть раскрывается в сочетании с предлогом «до». «Мне до пизды» — это значит: мне все равно, мне безразлична ваша судьба, это отчуждение, презрение, высокомерие, ханжество.

«До хуя» — отметим в первую очередь исчезновение личного местоимения как эгоистического элемента. Идиома безличностна, точнее, всеобщна, всемирна, космична. «До хуя» — это всегда множество, приятное количество, достаток, урожай. То есть, говоря языком математики: Пизда — это минус, а Хуй — это плюс.

Хуй — предмет деликатный. «Не на помойке нашел», — с юмором скажет хозяйственный, практичный обыватель, обертывая член целлофаном…

Презерватив создан с мыслью об охране члена, но не влагалища. Оберегается всегда нечто более ценное, а пизда пусть бурьяном зарастет. Вдумайтесь, чего только в ней не побывало: клизмы, лампочки, стройматериалы, бутылки, шланги, плечики для одежды, огурцы, цветные карандаши, полное собрание сочинений Достоевского и проч.

Пизда — это бессмысленная агрессия, «дать пизды» — отнюдь не миролюбивый акт мужской солидарности, полового угощения. Нет. Это горький, черный символ избиения себе подобного.

«Накрыться пиздой» — ничего общего с приобретением крова. Наоборот, фразеологический эквивалент термина «апокалипсис».

А вот Хуй — это Мона Лиза. Послать на хуй частенько означает отсыл к идеальному. Так молодых художников отсылают взглянуть на шедевры античности или эпохи Ренессанса. Наконец, хуем можно творить. Пример: В. Гизлер, «Этюд в багровых тонах». Простыня, хуй, менструальная кровь. 0,76 на 0,95.