В целом, я хочу сказать, что у меня славные родители, замечательная семья, и я очень хотел познакомить тебя с ними, звал в гости, но ты ни разу не приняла приглашения..»
«Ничего подобного не припомню», — подумала Надя.
«Потому, что я делал это не лично, а через знакомых, — сразу пояснил автор. — По моей просьбе они передавали тебе приглашения, но ты не пускала этих людей на порог, а если они подходили к тебе на улице, то даже не удостаивала ответом. Как я переживал от твоих отказов!»
Луч лампы вздрогнул и из желтого сделался тускло-оранжевым. Такое бывало и раньше, когда падало в сети напряжение.
Автор письма вдруг сменил тон и заныл, как оставленный муж:
«Ну, правда, иной раз такая обида берет! И сколько же я сделал для тебя, сколько бесценных подарков подарил… Всего и не перечислишь: ночное небо в золотых звездах, изумрудная зелень лесов, шепот листьев, пение птиц, я согревал тебя огнем моего сердца, одевал теплом солнечных лу-…».
В руках оставался последний лист. При слабом освещении тонкая бумага выглядела совсем как музейный папирус.
«… чей. Ты не оценила, втоптала бесценные дары в грязь. Я отворачиваюсь и ухожу. Теперь все кончено. Прощай и, как говорится, be happy, если получится.
Когда-то твой друг, Джизус Крайст».
После световых конвульсий лампа, напоследок пронзительно вспыхнув, погасла. Кухня погрузилась в темноту, еще более черную оттого, что секундой раньше произошла эта внезапная вспышка.
Поперхнулся недосказанным телевизор.
Мать громко спросила:
— Интересно, это только у нас или во всем доме отключили?
Сразу сделалось очень тихо. В домах напротив мерцали болотные огоньки, но было непонятно, живой ли то свет или отблески бегущих машинных фар.
Слышно было, как мать ищет свечи, припасенные специально для таких авралов.
Дрожащее пламя озарило кухню.
— Тебе свет оставить?
Огонь разделился на две равные половинки. Надя взяла парафиновый столбик, похожий на отрубленный палец с сине-желтым огненным ногтем. Мать ушла.
В створках окна Надя увидела свое утроенное отражение и тихо зарыдала.
С улицы потянуло холодной сыростью, словно опавший кленовый прах, письмо шевельнулось.
Надя коснулась огнем бумаги, и та сгорела быстро, как паутина.
В комнате, выпив чаю из красной воды, зашелся тяжелым астматическим кашлем отец.
С потолка по стенам уже бежал тараканий ливень, и тревожно квакали под полом невидимые жабы.
Из курильницы, похожей на восточный кувшинчик, отлетали сизые ленты дыма, под нажимом фантазии готовые конденсироваться в смешного джинна, облаченного в халат, чалму и сафьяновые туфли с загнутыми носами. В помещении остро и удушливо пахло горелой пластмассой с примесью ладана.
Я осмотрелся. Немолодая женщина, вскинув руки, по-цыгански трясла рукавами, и непрошеные мысли о Хоттабыче сразу обернулись новым сказочным фантомом — Царевной-лягушкой. Затем внимание перекинулось на моего липкоголового соседа с огромным крестом поверх рубашки. Золотая цепь явно предназначалась для сказочного дуба из Лукоморья и пушкинского ученого кота. Распятая фигурка Иисуса была сделана со множеством анатомических тонкостей, в глазницы пошляк-ювелир вставил даже искристые зеленые камушки.
Нежно мычал детский хор, и по этому бессловесному вокальному фону, как по ковру, бежал, кривлялся и приплясывал голос проповедника:
— Вы только подумайте! — трещал он в манере гнусавой джазовой а капелла. — Мы живем в мире физических страданий! Или страха перед ними! И вдруг! В один прекрасный день! Или ночь! Физические страдания заканчиваются! Вы скажете: «Как же так? Боль — это же единственная возможность совершенствовать дух!» — Паства прогудела какое-то совиное угу-у-у. — Я тоже так раньше думал, — голос проповедника выгнулся кошачьим хвостом. — Но потом все понял. Телесные муки! Своей примитивностью отвлекают от главного! Можно ли страдать от геморроя и думать о Боге? Нет! Боль отвлекает вас от души! Лишь избавившись от боли, вы сможете приблизиться к Богу!
В этой церкви Избавления крестились на православный манер, женщины повязывали головы платками, а поклонялись имени Бога — Иегова.
Я украдкой сделал в блокноте необходимые пометки, включая и цитату из проповеди о том, что «Царство Божие — есть Христос плюс евангелизация всей страны».
С добытым материалом я уже собирался потихоньку улизнуть, но неожиданно выяснилось, что представление не закончено. На сцену к проповеднику поднялся его помощник с горящей свечой. Повисла тишина, тревожная и напряженная, как неслышная барабанная дробь.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу