Марио Льоса - Тетушка Хулия и писака

Отца я не видел, но знал: после того как было удовлетворено его требование о выезде тетушки Хулии из страны, он несколько смягчился. Мои родители жили у родственников по отцу, которых я никогда не навещал, но мама каждый день приходила к старикам, и здесь мы с ней встречались. Ко мне она относилась двояко: была нежна по-матерински, но каждый раз, когда так или иначе затрагивалась запретная тема, бледнела, у нее выступали слезы и она твердила: «Я никогда с этим не примирюсь». Я предложил ей посмотреть мою квартиру, но она так обиделась, будто я оскорбил ее; то, что я продал книги и одежду, для нее было поистине греческой трагедией. Я пытался успокоить ее, приговаривая: «Мамочка, не устраивай здесь радиотеатра». Мать не упоминала об отце, а я о нем не спрашивал, но от других родственников я узнал, что ярость его сменилась глубоким разочарованием в отношении моего будущего, и он часто повторял: «Он должен слушаться меня, пока ему не исполнится двадцать один год, а там пусть пропадает».

Несмотря на свои многочисленные заботы, за эти недели я написал новый рассказ. Он назывался «Благочестивая и падре Николас». Действие происходило в Гросио-Прадо, само собой разумеется, и рассказ имел антиклерикальную направленность. Речь шла о ловком священнике, который, зная о популярности благочестивой Мельчориты, решил воспользоваться ею в собственных интересах и с холодным расчетом и настойчивостью проныры-предпринимателя задумал многоотраслевое дельце, в которое входило изготовление и продажа иконок, четок, молитвенников и всевозможных реликвий, связанных с благочестивой, а также взимание платы за посещение мест, где она проживала, организация денежных сборов и лотерей якобы на постройку часовни и на хлопоты, ввязанные с канонизацией Мельчориты в Риме. Я написал два разных эпилога к рассказу, как иногда бывает в газетных сообщениях. В одном из них жители Гросио-Прадо разоблачили махинации падре Николаса и линчевали его, в другом – священник становился архиепископом Лимы. (Я решил, что окончательно выберу эпилог после чтения рассказа тетушке Хулии.) Рассказ этот я написал в библиотеке Национального клуба, где моя служба носила сугубо символический характер.

На радиосценариях, извлеченных мною из подвалов «Радио Сентраль» (сей труд принес мне лишних двести солей), мы продержались ровно месяц, пока не поступили либретто от компании СМО. Однако, как и предполагал импресарио-прогрессист, ни те ни другие радиодрамы не могли удержать гигантскую аудиторию, завоеванную некогда Педро Камачо. Число слушателей упало, и хозяева были вынуждены снизить цену на передачу рекламы, дабы совсем не потерять рекламодателей. Но для обоих Хенаро дело обернулось не так уж трагично: всегда изобретательные и энергичные, они нашли новую золотую жилу с помощью программы под названием «Отвечай на сумму шестьдесят четыре тысячи солей». Эту программу рекламировали с экрана кинотеатра «Париж». Кандидаты в эрудиты в самых различных областях знания (от автомобилей до Софокла и от футбола до инков) отвечали на вопросы, причем за каждый ответ назначалось определенное вознаграждение, деньги выплачивались, если отвечающий в сумме набирал цифру, указанную в программе. С помощью Хенаро-сына – мы вместе (хотя и несколько реже) по-прежнему пили кофе в «Бранса» на авениде Ла-Кольмена – я следил за судьбой Педро Камачо. Почти месяц он провел в частной клинике доктора Дельгадо, однако, в связи с тем что пребывание здесь обходилось очень дорого, хозяева перевели его в дом для умалишенных имени Ларко Эрреры, содержащийся на средства общественной благотворительности. Здесь, говорят, его очень уважали. Однажды в воскресенье, после учета могил на кладбище Наставника-священнослужителя, я отправился на автобусе в больницу с намерением посетить Педро Камачо. В подарок я вез ему мешочек с листьями йербалуисы и мяты для приготовления отвара. Но в последний момент, уже входя вместе с другими посетителями в ворота лечебницы, я решил не наносить ему визита. Мысль о том, что я встречу писаку в этом обнесенном стенами зловонном углу (на первом курсе университета мы проходили здесь практику по психологии), увижу, что он превратился в одного из безумных в этой толпе сумасшедших, вызвала во мне великую горечь. Я вернулся в Мирафлорес.

В понедельник я сказал матери, что хотел бы встретиться с отцом. Она посоветовала мне остерегаться, не говорить ничего такого, что могло бы его разъярить, и дала телефон дома, где они остановились. Отец обещал принять меня на следующий день утром в одиннадцать часов в служебном кабинете, который он занимал до отъезда в Соединенные Штаты. В фирме «Импорт – экспорт» (я узнал здесь нескольких прежних сотрудников отца) меня провели в дирекцию. Отец был один и сидел за старым письменным столом. На нем был кремовый костюм и зеленый с белыми крапинками галстук. Я заметил, что он похудел по сравнению с прошлым годом и был немного бледен.