Гарри Грей - Однажды в Америке

— Я буду обращаться с ней бережно. Спасибо, Мо, завтра утром я ее верну.

Я почувствовал, что мне больше нечего желать. У меня был четвертак для газа, новый нож и книжка, которую можно почитать вечером.

— Ладно, ребята, — сказал Макси, снимая с себя галстук и пиджак, — пора приступать. Не хотите к нам присоединиться?

Он повернулся к Джейку, Трубе и Гу-Гу.

— А что вы собираетесь делать? — спросил Джейк.

— Мы собираемся устроить бег на длинную дистанцию, — ответил Макс.

— Нет, это не для нас, — сказал Джейк. — Еще увидимся.

Они ушли.

Мы последовали примеру Макси, сложив одежду на стульях. Выбежав трусцой на улицу, мы начали нашу ежедневную длинную пробежку. Макси держался впереди всех, задавая темп. Во время упражнений он становился спартанцем.

— Когда мы вырастем, это войдет в привычку, у нас будут мускулы и хорошее дыхание, и мы станем крепкими, как гвозди.

Мы трусили по улице компактной группой позади Макси и его длинных ног. Кварталов через десять пухлый Доминик, задыхаясь и отдуваясь, прокричал:

— С меня хватит, Макс. Я совсем выдохся.

Макси повернул голову, его дыхание почти не участилось.

— Твоя проблема, Домми, в том, что ты ешь слишком много спагетти. Когда-нибудь ты об этом пожалеешь.

Доминик отстал. Мы продолжали бежать, меняя темп, — ускоряли бег в одном квартале и замедляли в следующем. Улица спускалась вниз, в финансовый район. Мы остановились, чтобы передохнуть у тротуара. Перед нами стояло огромное здание. Окна в нем были закрыты тяжелыми железными ставнями. Входная дверь блестела прочной сталью.

Патси заметил:

— Похоже на тюрьму.

— Здесь нет никаких тюрем, — сказал я.

Патси спросил:

— Откуда ты знаешь?

Макси засмеялся:

— Не спорь с Лапшой. Он все знает. Он и сам это признает.

— Да, — улыбнулся я. — У меня башка варит.

— Ты хочешь сказать, что у тебя вместо головы котел, да, Лапша?

Все засмеялись, и я тоже.

Макси обратился к прохожему:

— Эй, мистер.

Человек остановился:

— Да?

— Что это за здание — тюрьма?

Мужчина улыбнулся:

— Тюрьма? Нет, это место, где хранят деньги.

Патси заинтересованно спросил:

— Много денег?

— Пожалуй, да. — Прохожий забавлялся. — Несколько миллионов. Это Федеральный резервный банк.

Улыбнувшись, он пошел дальше.

Макси подошел ближе к дому и попытался заглянуть в него. Вернувшись, он сказал:

— Когда-нибудь мы обчистим это местечко. Как думаешь, Лапша?

— Я не против, но мне кажется, это будет трудная работа. По-моему, место очень крутое. Как ты собираешься его ограбить?

Макси ответил:

— Не волнуйся, когда придет время, я придумаю как.

Я посмотрел на Макси. Он разглядывал здание. Мне вспомнилась картинка, которую я однажды видел, — мышь с вызовом смотрит на слона.

Он пробормотал:

— За миллион баксов я расколю это заведение.

Мы пробежали весь обратный путь до кондитерской Джелли. Доминик стоял снаружи, разговаривая с симпатичной брюнеткой, сестрой Толстяка Мо, неприступной Долорес. Втайне мы все ее обожали. Через левое плечо у нее висела пара танцевальных туфель. Увидев нас, она холодно улыбнулась. Приветливой Долорес была только с Косым.

— Привет, Хай, — сказала она. — Не хочешь сегодня мне поиграть, пока я буду заниматься?

— Конечно, Долорес, с удовольствием. — Косой весь сиял от радости. — Для тебя сколько хочешь, сколько хочешь, сколько хочешь, — говорил он без остановки.

Они отправились в заднее помещение кондитерской. Мы последовали за ними и стали смотреть, как Долорес переобувается и приступает к танцам. Она сымпровизировала несколько па под музыку Косого. Движения ее тела вызвали у меня дрожь. Я неотрывно следил, как она била ногой об ногу и делала легкие и грациозные пируэты, описывая круг за кругом. Спустя некоторое время Долорес остановилась, чтобы перевести дыхание. Она присела и стала разговаривать с Косым.

Макс позвал ее:

— Эй, Долорес.

Она обернулась и холодно взглянула на него.

— «Эй» говорят лошадям. С кем, по-твоему, ты разговариваешь — с Пегги? Я не привыкла, чтобы ко мне обращались таким тоном.

Долорес повернулась к нему спиной и продолжала беседовать с Косым. Внутри меня пробежал трепет наслаждения. Это был первый раз, когда я с болезненной остротой почувствовал прилив страстного влечения к Долорес и одновременно гордости за нее. У меня возникло чистое и возвышающее чувство, совсем не похожее на то, что я испытывал к Пегги или другим своим соседкам, которые нравились мне раньше. Глядя на надменное изящество, с которым Долорес сидела перед нами в кресле, я почувствовал, что она похожа на танцующего ангела, — нечто утонченное и неземное. Да, мне все стало ясно. Я любил Долорес.