Сергей Мавроди - Сын Люцифера. Книга 5. Любовь

— Ну, обыск, — дед скосил на Снегирева глаза. — В камере.

— Понятно, — пробормотал Снегирев и замолчал.

Хотя «понятно» ему ничего не было. Как раз наоборот! Все было совершенно непонятно. Какой еще обыск?! Или как там его?.. шмон?.. Чего у них искать? Снегирев нутром уже чуял, что это неспроста. Не просто так. Запустился какой-то чудовищный механизм. Все это — продолжение его стычки с охранниками.

Чего им от меня надо? — в отчаянье схватился он за голову. — Чего они ко мне пристали? Ну, чего?! Что я им такого сделал??!!

Заскрежетал ключ. Дверь распахнулась.

— Снегирев!

— Я-я...

— Выходите.

Снегирев неуверенно вышел.

— А что такое?

— Проходите!

Снегирев картинно пожал плечами и двинулся вперед по коридору. Точнее, назад, по направлению к своей камере.

— Руки за спину!

Снегирев поспешно сцепил за спиной руки. Он был противен самому себе.

Вот и их камера. Дверь настежь распахнута.

— Заходите!

Снегирев зашел.

— Ваша мыльница?

— Д-да,.. — запинаясь, подтвердил Снегирев, мельком глянув на свою мыльницу, которую старший охранник почему-то теперь держал в руках. Да что, в самом деле, происходит???!!!

— А это тоже Ваше? — охранник раскрыл мыльницу. Вместо мыла там лежал теперь одноразовый шприц и какой-то белый порошок в целлофановом пакетике.

— Нет! — отшатнулся Снегирев. — Это не мое!

— А чье же? — холодно возразил охранник, со злорадной усмешкой разглядывая Снегирева. — Если в Вашей мыльнице лежало?

— Я не знаю! — в панике закричал Снегирев. — Это не мое!! Это мне подбросили!

— Кто подбросил? — ласково поинтересовался охранник. — Ваши сокамерники? Пишите объяснительную.

— Н-нет!.. Не знаю!.. — смешался Снегирев. Нельзя же просто так обвинять людей! С которыми как-никак два дня вместе в одной камере жил. За одним столом ел. — Но это не мое!! — снова закричал он. — Что я, дурак, что ли, наркотики в мыльнице хранить?! (Что я несу?! — тут же в ужасе подумал он. — Причем здесь, где хранить?)

— А откуда Вы знаете, что это наркотики? — еще ласковее спросил охранник и сладко улыбнулся Снегиреву. — А?

В груди у Снегирева екнуло.

А действительно? — сообразил вдруг он. — Откуда я знаю?

Все это напоминало какой-то плохой детектив. Когда умный следователь своими иезуитскими вопросами загоняет глупого преступника в угол, вынуждая в конечном итоге во всем признаться. Что бы Снегирев ни говорил, все каким-то волшебным образом обращалось против него. Каждое его слово становилось лишней уликой. Он словно тонул в какой-то бездонной трясине.

— Так это не Ваше? — повторил охранник, показывая Снегиреву его мыльницу со шприцем и порошком.

— Мыльница моя, а все остальное — нет, — угрюмо пробормотал Снегирев. Им овладела какая-то тупая апатия.

— Пишите объяснительную. Что это не Ваше. И собирайтесь с вещами.

— Как это: с вещами? — не понял Снегирев.

— Ну, вещи все свои личные собирайте.

— И продукты?

— И продукты. Все! Ничего своего не оставляйте.

Через пару минут завели дедов.

— Представляете!.. — захлебываясь от переполнявших его эмоций, бросился рассказывать им Снегирев. — Шприц какой-то,.. порошок!..

— Героин, наверно, — зевнул один из дедов.

— Как героин? — похолодел Снегирев.

— Ну да, герыч, — равнодушно подтвердил другой дед. — Прокладка мусорская. Обычное дело.

— Так Вы думаете, это они сами подбросили?! Охранники?! — у Снегирева от изумления даже глаза на лоб полезли.

— Конечно, — с сожалением, как на какого-то несмышленного ребенка, посмотрел на него его собеседник.

— Но зачем??!! — все еще ничего не понимал Снегирев. — Это же незаконно! И откуда у охранников героин?

В камере воцарилось неловкое молчание.

— Кхе-кхе!.. — наконец смущенно покряхтел один из дедов, пряча глаза. — Может, чайку заварить?

— Какого еще чайку!!! — завопил Снегирев. — И что теперь?!

— Могут и раскрутить.

— Что значит: раскрутить?

— Дело возбудить. За наркотики.

Снегирев обессиленно опустился на чью-то шконку. Действительность начинала походить на какой-то дурной сон. Когда хочешь, хочешь проснуться!.. — и не можешь.

Господи, как я вообще здесь оказался?! — со смертной тоской подумал он, обводя глазами камеру. Сплошное железо, все серое, казенное... — Жил себе, жил... Нельзя дразнить судьбу! В тюрьму на экскурсию съездить собрался на недельку!.. Съездил!

— Ах, да! Мне же еще собираться сказали! С вещами! — спохватился он. — А это что значит?

— В другую камеру переводят, — горестно вздохнул ближайший к нему дед, грустно глядя на холодильник. «Прощай, сыр и колбаса!» — явственно читалось в его печальном взоре.