Евгений Водолазкин - Лавр

Все Божественное и истинное единственно, сказал паломник Фридрих, все бесовское и поддельное множественно.

Бранденбургские паломники больше не спорили с капитаном, и он был этому рад.

Амброджо задумчиво смотрел на север. Он видел шторм в Белом море 1 октября 1865 года. Пароход Соловецкого монастыря Вера шел с острова Анзер на остров Большой Соловецкий. Он вез паломников из Верхнего Волочка. С бортов сорвало шлюпки, а в трюме поломалась помпа, откачивавшая воду. Корабль швыряло как щепку. Паломников тошнило. Шторм был удивителен тем, что происходил в условиях полной видимости. Дул ураганный ветер, но ни туч, ни дождя не было. И по правому борту просматривался мерцающей белой точкой Большой Соловецкий остров. Один из паломников спросил капитана:

Почему мы не идем прямо на остров?

Не отрываясь от рулевого колеса, капитан показал, что говорящего не слышно.

Почему мы уходим от острова вместо того, чтобы идти к нему, закричал паломник в самое ухо капитану.

Потому что мы идем галсами, ответил капитан. Иначе нас разобьет боковой волной.

Длинная борода капитана Веры развевалась на ветру.

Команда, состоявшая из соловецких монахов, была спокойна. Это было спокойствие тех, кто даже не умеет плавать. Моряки Белого моря обычно не умеют плавать. Да это им и не нужно. Вода Белого моря столь холодна, что более нескольких минут в ней не выдерживают.

Капитан Святого Марка смахнул слезу, потому что безмерно скорбел о погибших мореходах. Капитан возблагодарил Бога и святого Германа за то, что остался жив. Он стоял на залитой солнцем палубе, любуясь длиной и резкостью утренней тени. Вдыхал запах высыхающего дерева. Ему хотелось упасть на доски палубы, лежать и ощущать щекой их шершавость, но он этого не сделал. Как капитан он должен был владеть своими чувствами. Капитан вообще не должен быть сентиментальным, думал он, иначе команда взбунтуется. Он принял решение вести корабль к ближайшему берегу на единственном сохранившемся парусе. Другого выбора у капитана не было. Через день тихого хода, весь в позолоте вечернего солнца, Святой Марк подошел к порту Иоппии.

Это был Восток. Тот Восток, о котором Арсений много слышал, но сколько-нибудь четкого представления не имел. В Пскове он видел товары с Востока. В Пскове он видел даже восточных людей, но там эти люди приспосабливались к севернорусскому образу жизни, неброскому и негромкому. В Пскове восточные люди были кротки и опрятны. Говорили тихими голосами и загадочно улыбались. Их сопровождал запах нерусских трав и благовоний. В Иоппии они оказались совсем другими.

Обступившие путешественников иоппийцы, преимущественно арабы, были шумны, гортанны и многоруки. Они то и дело хватали приехавших за одежду, пытаясь привлечь к себе их внимание. Распахивая дырявый халат, били себя в грудь. Засаленными рукавами вытирали потные лбы и шеи.

Чего хотят эти люди, спросил Арсений у Амброджо.

Амброджо пожал плечами:

Думаю, того же, что и все остальные, – денег.

Один из арабов подвел к Арсению верблюда и попытался вложить ему в руку верблюжий повод. Обеими руками он сжимал пальцы Арсения, но повод все выскальзывал, потому что Арсений его не держал. Араб на пальцах показывал цену верблюда. С каждым поднятием руки количество пальцев уменьшалось. Арсений смотрел на удивительное животное, а оно смотрело на Арсения – откуда-то сверху. Какой же у этого создания надменный взгляд, подумал Арсений. Араб ударил себя в грудь и, вложив, наконец, повод в руку Арсения, сделал вид, что уходит.

Арсений зачем-то потянул за повод, и верблюд задумчиво на него посмотрел. По своему характеру он был противоположностью хозяина, порядком его, похоже, утомлявшего. Неожиданное исчезновение араба животное восприняло как благо и в сторону ушедшего не смотрело. Увидев движение Арсениевой руки, рядом с верблюдом вновь возник араб и вновь показал его цену. Все загнутые прежде пальцы вернулись на свое место. Арсений улыбнулся. Араб подумал и тоже улыбнулся. Показал зубы и верблюд. Несмотря на непростые условия жизни, все они умели найти повод для улыбки.

Жизнь Иоппии была действительно непростой. Город, два века назад превращенный мамлюками в груду развалин, так и не смог возродиться. Он вел призрачное, почти потустороннее существование за счет немногочисленных судов, в силу тех или иных причин причаливавших к остаткам его порта. Нет, Иоппия не была мертвым городом. Проведя в нем два дня, Арсений и Амброджо отметили, что по вечерам и здесь протекала жизнь, в которой были свои события и страсти. Они также обнаружили, что жителям Иоппии, столь поразившим их своей активностью в первый вечер, не была чужда и созерцательность.