Евгений Водолазкин - Лавр

Когда Власия принесли в дом Тадеуша и Ядвиги, он открыл глаза. Увидев у своей постели Арсения, взял его за руку, ибо пока держал он руку Арсения, боль его отпускала. Власий одними губами спросил:

Се оставляеши мя, Арсение?

Купцы из каравана смотрели на Власия, и глаза их были полны слез. Они понимали, что с караваном должны уйти все.

Не скорби, Власие, сказал Арсений. Аз пребуду с тобою.

Арсений обернулся к Амброджо. Амброджо наклонил голову. Он вышел с купцами и через короткое время вернулся, ведя двух лошадей. Из двора Тадеуша и Ядвиги Арсений и Амброджо наблюдали, как караван тяжело тронулся в путь.

Ядвига хотела было сварить для Власия кашу, но Арсений ее остановил. Он разрешил давать раненому лишь воду. Раз за разом Амброджо подносил к его губам глиняную кружку. Власий жадно пил, не выпуская руки Арсения. День он провел в полузабытьи. Вечером открыл глаза и спросил:

Я умру?

Рано или поздно все мы умрем, ответил Арсений. Пусть тебе это будет утешением.

Но я умираю рано.

Глаза Власия медленно подергивались пеленой. Наклонившись над ним, Арсений произнес:

Слова рано и поздно не определяют содержания явлений. Они относятся только к форме их протекания – времени. Которого, как считает Амброджо, в конечном счете нет.

Арсений оглянулся на Амброджо.

Я думаю, сказал Амброджо, что исчерпывается не время, но явление. Явление выражает себя и прекращает свое существование. Поэт гибнет, скажем, в 37 лет, и люди, скорбя о нем, начинают рассуждать о том, что бы он мог еще написать. А он, может быть, уже состоялся и всего себя выразил.

Не знаю, кого ты имеешь в виду, но здесь есть о чем подумать. Арсений показал на забывшегося Власия. Ты хочешь сказать, что этот мальчик себя уже выразил?

Этого не может знать никто, ответил Амброджо. Кроме Бога.

Власий с неожиданной силой сжал руку Арсения:

Мне страшно уходить из этого мира.

Не бойся. Тот мир лучше. Свободной рукой Арсений вытер ему со лба пот. Я бы и сам ушел, но должен закончить одно дело.

Мне страшно уходить одному.

Ты не один.

Мать и братья остались во Пскове.

Я твой брат.

Вот я поехал сюда в страже служить. Денег заработать. Зачем?

Жить-то на что-то надо.

А вот теперь и не надо. Ты руку мою не отпускай.

Держу.

До самого конца.

Умирающий закрыл глаза.

Первые петухи, слышишь?

Нет, ответил Арсений, не слышу.

А я слышу. Это они мне кричат. Плохо, что я без причастия ухожу. Без покаяния.

Исповедуйся мне. Я довезу твою исповедь до Иерусалима и, верю, грехи твои обратятся в прах.

Но ведь так будет только после моей смерти. Разве это мне зачтется?

Я же говорю: существование времени под вопросом. Может быть, после просто нет.

Тогда Власий начал исповедоваться. Амброджо вышел в сени, где сидели Тадеуш и Ядвига. Они что-то сказали ему по-польски. Амброджо не понял их слов, но кивнул. Он был согласен с любым их словом, поскольку видел, что они добрые люди.

Только не забудь ни одного из моих грехов, прошептал Власий Арсению.

Не забуду, Власие. Арсений погладил его по волосам. Все будет хорошо, слышишь?

Но Власий уже ничего не слышал.

Предав земле Власия, Арсений и Амброджо отправились в путь. Они надеялись догнать караван и ехали быстро. Они действительно догнали его около полуночи, потому что караваны неторопливы. Утром следующего дня Арсений и Амброджо вышли в дорогу вместе с караваном.

Леса вновь сменялись полями, а польские местечки – русскими. В Буске жили преимущественно поляки, в Неслухове – русские, в Запытове же, следует полагать, поровну. Кто жил во Львове, было непонятно. На львовской улице каравану встретился мещанин Степан. Степан был нетрезв, и язык его не определялся. Мещанин грозил едущим кулаком. Поскользнувшись на навозе, он покатился под лошадь одного из стражников. Конское копыто опустилось на Степанову руку и переломило кость. Уложив Степана на повозку, послали за Арсением.

Как имя твое, человече, спросил Арсений, стягивая Степану руку холстиной.

Степан шевельнул здоровой рукой и промычал нечленораздельное.

Судя по жесту, его зовут Степан, предположил купец Владислав.

Слушай, Степан, сказал Арсений, мир Божий шире твоего местечка. Ты бы не грозил людям кулаком. А то можешь лишиться руки.

За Львовом прошли Ярослав, за Ярославом – Жешов.

В Жешове Арсений сказал Устине:

В речи жешовцев, здешних жителей, очевидно учащение шипящих. Подчас ощущаешь пресыщение.