Анатолий Иванов - Тени исчезают в полдень

Ветер раскрыл дверь уже настежь, загулял по сенцам, раскачивал тяжелую дверную щеколду, и она ударялась о кованую скобу. Этот звук, тонкий и пронзительный, Наташка должна услышать, если спит чутко... А услышав — вспомнит, что забыла с вечера закрыть дверь. И пойдет закрывать. Пойдет обязательно...

... Вскоре за дверью действительно зашлепали босые ноги. Но когда дверь открылась, Устин, словно от неожиданности, сделал шаг назад.

Полураздетая, голоногая, Наташка метнулась к дверям сенок, торопливо захлопнула их, брякнула деревянной задвижкой. И юркнула назад, в избу. Она уже почти закрыла дверь за собой и едва-едва не накинула крючок. Тогда-то Устин и дернул дверь к себе.

— А-ай!!! — взвизгнула как ошпаренная Наташка, бросилась в глубь комнаты и там закричала еще громче: — А-ай, люди...

— Тихо ты. Не режут пока... — сказал Устин.

— Кто это? Кто?! Чего надо?.. Дядя Устин?! Не подходи!..

— Да я и не подхожу. Здравствуй, Наталья Филипповна. Чего испугалась, право? Потолковать вот пришел с тобой... Промок весь. — и он начал снимать задеревенелый от воды дождевик.

Но тут случилось неожиданное. Наташка, белевшая где-то у стены, нагнулась, схватила что-то и кинулась к окну. Устин, хотя и не видел, что она схватила, мигом понял, догадался о ее намерении: хочет вышибить стекло и выскочить. Он кинулся наперерез. Одной рукой обхватил Наташку за шею, другой вывернул из ее рук табурет.

— Ты что это, ты что это, а? — выдохнул он ей в лицо.

— Пусти, пусти! — тяжело выворачивалась она. — Все равно не дамся! В клочья искусаю, изорву, а не дамся! Лучше сама надвое переломлюсь...

— Вот еще заладила... — проговорил Устин несколько обескуражено, начиная соображать, чего так боится Наташка. — Да я и не хочу... Послушай. Я ведь помню еще, как ты Фролку вилами чуть не запорола...

Наталья вряд ли понимала его слова, вряд ли слышала их.

— Если ты сделаешь что, убей меня тут же. Тебе это, должно, не в диковинку. Никто не узнает. Ко мне люди не ходят — не скоро хватятся... — Потом глотнула шумно воздуху и прибавила: — А не убьешь — сама задавлюсь. Только раньше... подкараулю где-нибудь тебя и зарублю. Ты это знай...

Вырвавшись, она отбежала в угол и там затихла. Слышалось только ее частое дыхание.

Устин поставил вывернутый из рук девушки табурет и сел на него.

Постепенно дыхание Наташки стало тише, она, видимо, начала успокаиваться.

Он, Устин, усмехнулся и спросил:

— Для кого бережешь-то себя?

— Может, найдется добрый человек, — ответила девушка.

Устин еще раз усмехнулся:

— Так... А если я... женюсь на тебе? Брошу вот Пистимею и женюсь?..

— Я тебе сказала — зарублю...

— М-м... Понятно. А почему?

Наташка молчала. Дыхания ее теперь совсем не было слышно.

— Ну ладно, девка, — снова сказал Устин. — Насчет меня ты все опасливые мысли выбрось. Наоборот, я заступлюсь, если какой кобель начнет облизываться да пускать тягучие слюни, как Фролка два года назад.

— Никто на меня не облизывается. Оставь ты меня, ради Бога. Не надо мне никакого заступника, — быстро проговорила девушка.

— Не надо? Не облизывается? Плохо ты, Наталья, людей знаешь. В деревне забыли, что ль, кто ты, чья ты дочь? Гляди, обнадежишься, да поздно будет. Заткнут рот — да в лес. Натешатся гуртом, камень на шею — да в Светлиху. И искать никто не будет. Была нужда кулацкую дочь искать. «Сгинула, скажут, и черт с ней». Вот как оно может...

— Чего тебе надо? — перебила его девушка. — Кто ты такой?

— Кто я такой? Ишь ты! Имя свое всяк знает, да в лицо себя не каждый помнит.

— Оставь меня, дядя Устин! Оставь, ради Бога! — взмолилась Наталья.

— Ишь ты! — опять сказал Устин. — С чего это ты меня боишься?

Девушка качнулась в темноте, словно хотела снова сорваться с места, выскочить из комнаты, да в последнюю секунду не решилась.

— Нехороший ты человек! — почти выкрикнула она. — Я ведь чую и вижу... от тебя холодом несет. Чего тебе здесь надо? Зачем приехал? Кто тебя прислал?

Устин поколебался секунду-другую. Потом медленно и грузно встал, пошел к Наташке. По мере того как подходил, девушка все плотнее и плотнее вжималась в угол.

— Значит, сказать все же, кто меня прислал? — отчетливо спросил Устин.

— Я знаю: дядя Демид.

— Гляди не ошибись, — промолвил на всякий случай Устин.

— Нет, я знаю, я чувствую... давно почувствовала это, едва увидела тебя в деревне. Только... только оставьте вы меня в покое! Оставьте!.. Что ж с того, что я дочь?! Мне люди не колют глаза этим. Я жить хочу по человечески, как все люди.