Анатолий Иванов - Вечный зов. Том I

Сейчас ребята барахтались в снегу, пытаясь запрячь в санки лохматую собачонку.

— Не надо, Димка… Андрюша, Коля! — пищала Ганка. — Ей больно.

— Чего больно? Она привычная, понятно? — кричал Инютин. — Она меня на коньках вчера ка-ак поперла…

— И правда, зачем животное мучить? — сказала Наташа, подходя.

Ребятишки притихли. Инютин, стоя на коленях, глянул на Наташу.

— Тебе-то что? Твоя, что ль, собака?

— Нехорошо ведь.

— Я им говорила, говорила! — воскликнула Ганка.

— Помолчи, ты! — прикрикнул Николай, но освободил собачонку. Та обрадовалась, взвизгнула, побежала прочь и юркнула в приоткрытые воротца ограды Инютиных.

— Не надо, Коля, больше мучить ее. Ты мне обещаешь? — спросила Наташа.

— Иди ты! — буркнул паренек и стал сматывать ремни.

Хорошее настроение, охватившее Наташу на заводе, не покидало ее весь вечер. Вспомнив столкновение на улице с Верой, ее грубые слова, Наташа прихмурилась. «Почему она так всегда на меня смотрит?» Но тут же забыла о Вере и не вспоминала больше.

Анна в этот вечер стирала. Наташа, зайдя в дом, поглядела на едящего уже Федора Силантьевича, поблагодарила за пальто и сказала, что потихоньку выплатит за него деньги, если Анна Михайловна согласится его продать.

— Не говори глупостей, — сказала та. — Ежели не устала, помоги белье развесить вот.

Они вышли во двор и долго вешали в темноте мокрое, холодное белье, от которого ломило руки. Потом Наташа помогала Марье Фирсовне накормить кашей и уложить в люльку ребенка. От всего этого ей стало еще лучше, и было такое чувство, будто она ждет чего-то радостного и это радостное вот-вот случится.

И лишь когда она легла, к светлому чувству начало примешиваться невнятное тревожное беспокойство. Откуда оно и о чем — было непонятно, но уснуть Наташа не могла, стала прислушиваться к затихающим звукам дома. И чем напряженнее прислушивалась, тем яснее ощущала это беспокойство, которое нарастало, нарастало. Вдруг вспомнилась ей сегодняшняя встреча с Семеном, и она подумала, что он, конечно, знает, какие «штучки» возит со станции на завод. Вон как осторожно снимали рабочие с прицепа эти оранжевые ящики! А он, Семен, возит их и возит со станции, дорога неровная, колдобины есть, ящики трясутся… Опасно или нет их возить? На боках ящиков-то… ну да, на ящиках ведь противные черепа нарисованы!

Сердце ее сжало холодным, она потерла ладонью под грудью, а неприятная боль не проходила. «Вот еще, да что это я? Раз возит, — значит, не опасно…»

Стукнула наконец входная дверь в сенях, заскрипели мерзлые половицы, донесся еле слышимый голос Семена:

— Умаялся за сегодня, ног не чую. И трактор что-то барахлил.

— Есть будешь? — спросила его мать.

— Давай, если горяченькое что.

Едва послышался голос Семена, боль в сердце Наташи сразу прошла, беспокойство исчезло, тело сделалось легким, невесомым. Но все это напугало ее вдруг сильно, и она резко приподнялась на кровати. В груди было горячо, не хватало воздуха. «Да что со мной? Что мне он?» — бессмысленно зазвенели взявшиеся откуда-то в голове слова. Она медленно легла на спину, вернее, хотела будто лечь, но кровать под ней вдруг исчезла, и она стала падать куда-то, падала и падала без конца…

Бывает сон как явь, но бывает и явь как сон…

И не понимала Наташа, когда это началось. В тот ли вечер, когда сидела она на кровати, слушала нескончаемый звон в голове: «Да что мне он?» Или сутками раньше, когда Марья Фирсовна сказала: «Вон Семка-то наш уже приметил…» Или когда раздался возле уха стыдливый и таинственный Ганкин шепот: «Тетя Наташа, а ты… целовалась когда-нибудь?»

А может быть, началось это несколькими сутками позже, когда Наташа взяла протянутый в узкое окошечко паспорт, взглянула на четко и красиво выписанные тушью три слова. «Миронова Наталья Александровна», уловила исходящий от книжечки сладковато-приторный запах и вышла из милиции, покачиваясь как пьяная?

Никто, никто на свете не скажет ей, когда это началось. И пусть не говорят…

За паспортом она шла, боясь, что там, в милиции, кто-нибудь может в последний момент передумать и паспорт ей не выдадут. Но красивая молодая женщина в милицейской форме молча ей дала где-то расписаться, молча протянула потом сероватую книжечку. «Это все он, секретарь райкома партии Кружилин… И на работу чтобы ее приняли, и чтобы тут ничего не спрашивали, чтобы по одной справке паспорт выдали! Если бы не он…» — взволнованно думала она, шагая обратно.