Жан Пелегри - Лошадь в городе

— Да, да, понятно. Итак, в Булони вы нашли своего товарища. А потом?

Место я нашел, но товарища не было. Он ушел на работу, а мне оставил другое письмо, в котором объяснял, куда ехать. Я снова взял свой чемодан, снова спустился в метро, сделал две пересадки, каждый раз отсчитывая по четырнадцать станций, но когда добрался до места, мосье, на другом конце города, снова вышел на ту же улицу, с теми же деревцами, с теми же красно-бурыми кирпичными домами, точно и не было этого путешествия.

— Париж, знаете ли, большой город. Вы ведь ощутили это.

В конце улицы, мосье, в конце второй улицы я остановился. Опустил чемодан. И там, ночью, под фонарем, в закоулке, я попытался вспомнить, кто я, да, кто я, потому что из-за всей этой езды взад-вперед, из-за блуждания по переходам, из-за спусков и подъемов я сам сделался какой-то дорогой. Во мне не осталось ничего, кроме пересадок, маршрутов, точно я сам стал соединением всех этих лестниц, освещенных станций, сверкающих рельсов, красных и зеленых огней. Я сам, мосье, превратился в нечто непрерывно движущееся, в грохочущий шум, в сцепление бегущих вагонов, в искры, в хлопанье дверного крюка, в тоннель. Больше ничего во мне не осталось. И мне не за что было зацепиться, мосье, разве только за чемодан, который стоял передо мной на тротуаре. Чемодан с этикеткой и моим именем.

— В одном вы, во всяком случае, были уверены — что найдете работу. Здесь действительно значится, что в первые же дни по прибытии в Париж вы получили место на одном из заводов Парижского района. В Курбвуа.

В конце этой второй улицы, в старом заводском здании, между деревом без листьев и двумя трубами, я нашел общежитие. Барак, окруженный высокими стенами, точно военная казарма. Я вошел. Показал письмо. Подождал под тусклой лестничной лампочкой, пока не встал один из спавших, и занял его место. Так же было и назавтра, и в последующие дни. Вместе с другими, которые ждали, как и я, я больше никуда не двигался. Спрятавшись под лестницей, я ждал того, кто мне писал.

— Вас взяли подсобным рабочим, не так ли?

Мне повезло, мосье. В конце недели пришел товарищ и дал мне адрес. Я был счастлив. Назавтра я, как мальчишка, который впервые идет в школу, поднялся спозаранку, когда все еще спали, чтобы успеть найти нужное мне место. Успеть посмотреть на людей, оглядеться кругом. Когда я вышел из метро — на восемнадцатой станции, — когда я поднялся по лестнице на другом конце города, у широкой реки, было еще темно. Я и тут сделал все, как мне сказали. Перешел по мосту и пошел прямо. На улице, под деревьями светились только окна кафе.

— К какому времени относится эта ваша первая работа?

Они сверкали в темноте, как витрины магазина, запотевшие, покрытые мелкими капельками. В третьем кафе я проглотил у стойки чешку кофе, торопливо сорвав бумажку с сахара. За окнами становилось все более людно. Пройдя бензозаправочную станцию с освещенными колонками, я спросил у какого-то человека, где нужная мне улица. Он, как в деревне, ответил: «Идите прямо. Повернете во вторую улицу направо. Это ваша». При этих словах мне показалось, сам не знаю почему, что он тут, в городе, поставил какой-то знак — вбил, что ли, столбик, вешку, — и, дойдя до второй улицы направо, я повернул в нее. Дело было в начале октября, после сбора винограда. Дни стояли погожие. При свете едва забрезжившего утра я различил длинную кирпичную стену, большие ворота. Над ними, за облетевшими деревьями, — три высоченные трубы. Я увидел завод, ради которого совершил все это путешествие. Подождал, когда завод откроется, когда все начнется.

— Совершенно правильно, это было в начале октября. Затем, на протяжении двух месяцев, нет никаких замечаний. Вы были на хорошем счету.

Я зашел в небольшую контору, где нанимали на работу, там мне дали пропуск, номер цеха, и потом, в этот день и в последующие, была работа, машины, шум, распоряжения, столовка. Сирена в начале и в конце. Я был все время доволен. Вокруг меня под электрическими лампами работали, как я, сотни людей, мои товарищи. Время от времени мы перекидывались несколькими словами — о футболе, о бегах, о работе: «Дай-ка мне ключ, дай-ка мне шпонку» — и я, мосье, передавал им это, как передают хлеб или лепешку, я учился. Они возвращали мне ключ или отвертку, я клал ее в ящик, а в голове у меня сквозь шум стучало: скоро получка, кончаются две недели. Я подсчитывал, сколько получу за месяц, за два. Столько-то оставлю себе, столько-то — жене, туда. Столько-то сыну — на школу, на тетради. И порой, мосье, подходя к ящику с инструментом, я думал, что, возможно, настанет день, когда я сам возьму ключ, отвертку, займусь болтами, как мой товарищ, и буду отдавать распоряжения другому, подсобному рабочему.