Гела Чкванава - Гладиаторы

Теперь сердце колотилось у него не только в груди, но и в ушах, висках и в растянутой связке ноги. Как будто он соревновался с самим собой, с самим собой и собственным сердцем, которое, казалось, вот-вот разорвется.

Он медленно двинулся с места. В сторону стариков даже не посмотрел. Они его уже не интересовали. Они выполнили свою миссию: благодаря им и толстяку он установил, что в овраге укрывался в засаде хромой боевик, и Дато даже имел представление, хотя и приблизительное, о его местонахождении.

Он только боялся обессилеть от чрезмерного напряжения. Скоро, буквально через пять шагов, должно было показаться каменистое ложе оврага. Он невольно бросил взгляд в сторону толстяка. Тот лежал навзничь, уставя вверх довольно солидное брюшко: черная майка обтягивала толстое потное брюхо. Странное чувство овладело им, будто толстяк в камуфляже не был мертв — просто лежит без движения человек, как во время киносъемок лежат без движения до окончания дубля статисты, изображающие погибших в бою солдат. Как будто толстяк только и дожидался окончания этого омерзительного, нескончаемого дубля или сна, чтобы встать и рассказать Дато, как был убит и что испытал во время смерти. Внезапно Дато понял, что больше не воспринимает хромого, засевшего в овраге, охотником, а себя жертвой. Душевное состояние хромого еще больше, чем его, должно было соответствовать положению единственного выжившего в бою, или отставшего от отряда, или же брошенного в одиночестве во вражеском окружении и хоронящегося в укрытии. В засаде сейчас был он, Дато. Это Дато был охотником, а хромой — жертвой! Испытание страхом не раздавило его, а помогло преодолеть себя.

«Я знаю, что он один, но он-то не знает, что и я остался в одиночестве, и поэтому наверняка чувствует себя попавшим в западню!» — подумал он.

Прежде чем преодолеть оставшийся отрезок, в конце которого, по расчетам Дато, должна была открыться расщелина оврага, он свернул и пошел наискосок, оставил за спиной хлев и вдруг почувствовал, что очень устал. Вместе с усталостью вновь пробудился страх. Он боялся признаться себе в этом. Но к этому чувству, что поразительно, примешивалась огромная радость: только сейчас, когда страх заставил трепетать буквально каждую клеточку его тела, он понял, что жив, что жива его плоть. Она была полна жизни и не желала смерти. Внезапно он вспомнил про Акакия и удивился, почему до сих пор ни разу о нем не подумал.

Сейчас он очень боялся умереть, боялся превратиться в труп и потерять это упоительное ощущение собственной живой плоти. Он уже не стыдился страха. Он залег и, где ползком, где перекатываясь, добрался до забора соседнего с Акакиевским участка. Как и что произойдет в следующую минуту, он видел очень реально, во всех подробностях: заранее был уверен, что легко пролезет под металлической сеткой, отчетливо понимал, что его страх был частью того безумного действа, в котором все исполнители уже погибли, кроме него и хромого.

Под сеткой он прополз беспрепятственно и, низко пригнувшись, добежал до кустов орешника, свернул вправо и добрался до помидорных грядок, где они с Кобой оставили Акакия. Он вспомнил, что Акакий какое-то время следовал за ними, когда они спешили к машине, чтобы перехватить боевика в черной куртке. Возле дренажной канавы Дато передохнул и продолжил путь во весь рост.

У дома валялись дождевик и пальто Акакия. Почему-то он это воспринял как знак того, что Акакий не сбежал. Обогнул дом Акакиевского соседа и остановился во дворе, под окнами. Разом охватил взглядом все: и стоявшую на улице машину, и Акакия — на втором этаже собственного дома, на балконе — тот как раз собирался войти в комнату. В руках он держал пулемет Кобы. Дато свистнул, и Акакий оглянулся. Дато знаком показал, чтобы тот спустился вниз, а сам пошел к металлической сетке, разделявшей дворы. Перелезая через нее, зацепился курткой.

— Коба!.. — начал было Акакий.

— Знаю! — не дал договорить Дато и схватил его рукой за ворот, как это делал майор, когда в бою силой разворачивал бегущих, приказывая идти вперед. — Сейчас не время… Доползешь до хлева и начнешь стрелять в сторону оврага. Сможешь?

— Со второго этажа хорошо видно, они будут, как на ладони!

— Ни черта не видно, я уже был там. Сделаешь, что говорю! — сказал и сильнее дернул за ворот. — В овраге остался один. Последний. Он боится и не решается вылезти. Ты должен добраться до хлева и открыть пальбу. И ори во всю глотку, что он окружен, и чтобы сдавался!