Энсон Кэмерон - Жестяные игрушки

Женщина в костюме стюардессы протягивает Премьеру и перепуганному черному человеку по карточке-шпаргалке и подталкивает перепуганного человека к микрофону. Премьер-министр подходит к микрофону сам, останавливается рядом с перепуганным мужчиной, улыбается ему и читает вслух: «Отныне и навсегда, во имя Господа…» Он делает паузу и кивает рождающемуся гражданину. Мол, продолжай.

— Ат ныня и наффседа, вуиммяос пада, — шепчет черный человек. Он, оказывается, американец.

— Я клянусь в верности Австралии и ее народу, чьи демократические убеждения разделяю.

— А кланусс ффернас ти Арстралии ие народу, чи демаркисские бжденния я раз дваю, — шепчет тот.

— Чьи права и свободы уважаю, и чьи законы я обязуюсь блюсти.

— Чи прара и собды уважу, ичи законы обус блей.

Премьер-министр подходит к нему вплотную, берет за руку и трясет, и не по росту большая спортивная куртка прыгает вверх-вниз, — и тот с облегчением улыбается Премьер-министру, чья улыбка — это просто пугающая гримаса ротового отверстия, и ныряет обратно в передние ряды толпы, сопровождаемый вспышками прессы. Его сделали гражданином. Он горд. Но, как рано или поздно понимает каждая мать, роды — едва ли не самое простое.

Премьер Виктории выходит вперед и становится рядом с Премьер-министром. Он тоже будет производить в граждане. Губернатор развалился в резном кресле. Все они будут производить в граждане.

Комитетская сцена находится достаточно близко от сцены натурализации, чтобы некоторые из находящихся там похлопали первому за этот день свежеиспеченному австралийцу. Я перехожу туда. По периметру ее натянут фартук из прорезиненного брезента, на котором бесконечной цепочкой напечатаны названия и эмблемы банка, и производителя кухонной мебели, и производителя рольставней, и знаменитого австралийского автомобильного гиганта, изготовителя внутренней отделки бардачков, то есть всех спонсоров Комитета. Я поднимаюсь на сцену, покрытую длинными паркетными досками, и Кенни Рул, одетый на этот раз в бордовый, хотя все равно не по росту куцый костюм, идет ко мне с другого ее конца и говорит: «Хантер, вы сегодня па-па-положительно па-па-последний. Но будь я па-па-проклят, если буду наказывать человека, который, возможно, спа-па-проектировал флаг респа-па-публики. Добро па-па-пожаловать на борт Комитета». — Он машет рукой в сторону паркетного настила.

Остальные финалисты сидят полукругом лицом к толпе, большинство людей тянут шеи, пытаясь разглядеть поверх наших голов, что там делают на соседней сцене знаменитости. Мне оставили свободное место рядом с Факирой, расцветшей на склоне лет лесбиянкой, чей флаг представляет собой сплющенную радугу гомосексуальности с Южным Крестом на верхушке. Рядом с ней, закинув ногу на ногу и упершись локтем в бедро, а подбородком в руку, сидит Ирвин Менц, и кончики его нафабренных усов острее обыкновенного, а вид у него такой, будто его аборигенский триколор, увенчанный Южным Крестом, совершенно достоин этой толпы, которую он покорил один и без посторонней помощи. За ним сидит Тревор, автосборщик, представляющий три полоски неверно нарисованного французского флага. Он то и дело поднимает руки с колен и машет светловолосой девочке, сидящей на коленях у матери в первых рядах зрителей, которая прыскает, и начинает ерзать у той на коленях, и отчаянно машет ему, и поднимает ручонку с зажатой в ней ниткой от воздушного шарика с Гарфилдом, на что он отвечает кивком и улыбкой. Дальше всех от меня сидит Аманда Траут, художница-киви, настолько взволнованная Новым, что отобразила на своем флаге целых шестнадцать его разновидностей.

Я вижу, как мечется по сцене во всех направлениях лиловая, как у уличной девицы, шевелюра Дороти Гривз. Она маленькая, и полубосая, на ней синее платье без рукавов, едва доходящее ей до колен. Ноги у нее короткие, мускулистые. Я пересекаю сцену и здороваюсь с ней, поскольку как президент Комитетского отделения в нашем штате она сегодня — наша официальная хозяйка.

— Хантер, Хантер, Хантер, — всплескивает она руками, увидев меня, и хватает меня за руку, и наскоро обнимает. — Ну и заставили вы меня поволноваться.

— Да здесь я, здесь.

— Ну, хорошо, хорошо. Как настроение? Не волнуетесь? Это хорошо. Вы заготовили несколько слов на случай, если ваш флаг победит? Вы же знаете, сам Премьер-министр будет слушать. Телевизионщики здесь. Со всех каналов. Ларри договорился об интервью с Майком Мунро. Уверена, он задаст нашему победителю пару-тройку вопросов.