Михаил Нисенбаум - Почта святого Валентина

Поравнявшись в коридоре со Стемниным, Басистый сказал:

— Вам, Илья Константинович, советую начинать составлять письма счастья. Чрезвычайно… ммм… массовый продукт.

— А вам, Владислав Аркадьевич, рекомендую устраивать групповые первые свидания. Строем.

— Что ж, вполне платоновская идея, дорогой мой. Старенькая…

— …но добренькая. — Стемнин кивнул Басистому и двинулся к своему кабинету.

Де-факто Департамент писем больше не существовал. Стемнин стал главным сценаристом «Почты», действующим одновременно во всех отделах. Впрочем, неделю назад в этот самый кабинет явилась молодая красивая женщина, просившая написать вместо нее письмо бывшему любовнику плюс убийственное послание временно победившей сопернице. По мнению Стемнина, нервной брюнетке важнее было исповедаться. Проговорив четыре часа подряд, женщина ушла, но со дня на день могла пожаловать снова.

Ануш ждала ребенка. Об этом Стемнин узнал позавчера. Позвонил Гоша и сообщил эту радостную новость своим обычным плаксивым голосом.

— Ты что, не рад, папаша?

— Нет, просто завидую женщинам. Представь, каково это каждый день ходить с родственником в животе! Ближайшим, но совершенно незнакомым.

Чудеса в мире не прекращаются, подумал Стемнин, кладя трубку. Просто мы слишком перекормлены чудесами, чтобы признавать их с удивлением и благодарностью. «Нельзя привыкать к чудесам. Привычка отнимает молодость». Что-то он опять разволновался.

Ветер и пронзительное солнце. Вместе с шипящей серебряной рябью лужи сдувало из прежних берегов. На смену обещаниям весны в город вступала весна собственной персоной. Ветер раздвигал улицы, шлифовал стены Провиантских складов, понукал троллейбусные провода и шумел сильней Садового кольца.

Первая встреча должна была состояться посередине Крымского моста, ровно в три часа пополудни. Мост — лучшее место для жизненно важных встреч. Внизу несла ленивые воды Москва-река, и ни одной прежней капли не оставалось там, под мостом, со вчерашнего дня. Нынешнюю воду сменяет другая, и так — каждую минуту, каждый час, каждый день. Другие воды, другие времена, другие жизни. Но мост выше этого, он вроде свода небес с вечными звездами над превратностями течений и перемен.

В отличие от вечных небес и даже неспешных вод, бывший преподаватель Илья Константинович Стемнин не мог ни устоять на месте, ни передвигаться в спокойном речном темпе. Он появился на четверть часа раньше и уже дважды пробежал по мосту из конца в конец. Мир опять был слишком новым и неожиданным — игрой солнца на тысячах зеркал. Мимо проносились машины, по небу летели клочья светящейся ваты. В руке Стемнин сжимал конверт с письмом. Это письмо он сочинял на протяжении нескольких вечеров, вычеркивая и заменяя неточные слова, избавляясь от красивых оборотов и, главное, любых признаков риторического лукавства и художественной неискренности. Пожалуй, это было лучшее из всех писем, которые он писал за последние полгода, но отличалось от прежних оно только одним: проверенной бесхитростностью. В нем бывший преподаватель не скрывал ни своих слабостей, ни сомнений, ни страхов. Он предъявлял будущей возлюбленной всего себя, предлагая принять его мир или отвернуться. Какие-то обороты он оттачивал так тщательно, что помнил наизусть.

Когда Алена появится, он попросит ее сначала прочитать письмо. Может быть, они станут читать его вместе, может быть, он попросит ее читать вслух. Расхаживая по мосту, Стемнин предвкушал, как девушка будет посматривать на него, на каком-нибудь обороте засмеется или шутливо ткнет в бок.

Вдруг он увидел ее. Она стояла точно посередине моста, только с противоположной стороны, и оглядывалась, ища его глазами. «Вот же балбесина, господи помилуй!» — умилился Стемнин, глядя на миниатюрную фигурку в розовой куртке, в бейсболке, из-под которой торчали два коротких хвостика.

«Алена! Ковалько!» — закричал он. Но девушка его не слышала. Тогда он вспрыгнул на стальной в заклепках парапет, отделявший дорожку от проезжей части, и, размахивая письмом, точно белым флагом парламентера, ринулся поперек моста к ней. Завизжали тормоза, две машины резко вильнули в соседний ряд (за стеклом мелькнуло искаженное лицо водителя, одинокое слово «придурок» вылетело из приоткрытого окна и понеслось в сторону чугунного Петра Великого). Девушка наконец заметила бегущего и сама бросилась к парапету. На ее лице были страх и решимость спасти Стемнина любой ценой. К счастью, он невредимо для себя и машин пересек последний ряд и оказался рядом с ней — долговязый очкарик в раздираемом ветром плаще и с конвертом в руке.