Михаил Нисенбаум - Почта святого Валентина

— Между прочим, в следующий раз я плавала на корабле три года назад. Круиз по Средиземному морю. Барселона, Ливорно, потом Чивитавеккья, Сицилия, греческие острова, Хорватия и Венеция. Прикинь! И опять меня практически увезли от мамы.

— Кто?

— Друг. Ты не знаешь.

— Бывший?

— Почему бывший? А… в этом смысле. Нет, просто благодарный мужчина.

— За что благодарный?

— Я не говорила «благодарный». Я сказала «благородный». От Венеции я до сих пор без ума. Вот бы там жить! Ни одной машины в городе. Лодки, как велосипеды. Белье прямо над водой на веревках сохнет. Ну, думаю, хочу тут свои вещички вывешивать, — Вика засмеялась, — чтобы гондольеры проплывали, головы запрокидывали.

Благодарный мужчина отвлек Стемнина от мыслей о компенсации Викиного детства.

В постели, когда они лежали, тяжело дыша, она попросила его сбрить волосы на груди и под мышками. Даже не дождалась, пока выровняется дыхание, точно бегом несла ему важную весть. Так, мол, аккуратней. Что это было? Проявление заботы, желание улучшить данность ради него самого? Или признак неприятия его таким, какой он есть? Каждый раз, когда они встречались, Вика выискивала какую-то черту, которую она хотела бы в нем изменить. Эти замечания застревали в нем, но не отталкивали от Вики, только еще больше привязывали к ней, точно гарпуны. Боль и тревога рыхлили почву для любви.

Еще одним орудием привязывающей пытки были упоминания о «бывшем». И дня не проходило, чтобы Виктория не пожаловалась на Валентина (Стемнин был почти уверен, что это именно Веденцов, хотя имя ни разу не прозвучало), не укорила бы, не углублялась в причины разрыва. Стемнин ненавидел эти воспоминания и все же жадно слушал их, против воли приглядываясь к сопернику и изменнице. Да, всякий раз, как она вспоминала «бывшего», ее мысли принадлежали ему, а значит, она изменяла Стемнину.

Пожалуй, самая надежная часть их отношений заключалась в письмах. Он вручал их при встрече. Никого из них это не удивляло: письма были отдельным обязательным измерением отношений. Если бы на одном из свиданий Стемнин забыл о письме, это означало бы, что теперь он относится к Вике небрежней, что он привык, пресытился близостью. Отсутствие письма было бы равносильно физической неопрятности, зевкам посреди разговора, забытому дню рождения. Не сговариваясь, оба считали эти письма лучшей, важнейшей частью общения. В письмах отношения поднимались над любыми случайностями, здесь Стемнина никто не мог и не хотел исправить, дополнить, изменить. Здесь он выглядел безупречно, его принимали, ценили, понимали. Впрочем, не редактировал ли он сам свой образ? Не подкрашивал ли интонации, тембр неслышимого голоса, приноравливаясь ко вкусу своей единственной читательницы?

Она не читала письмо на свидании. Прятала в сумочку, а потом посылала Стемнину эсэмэс, звонила или что-нибудь говорила при следующей встрече. Илья даже не задумывался, для чего письма любовникам, которые видятся почти каждый день: это было очевидно. Лучшее, что он умел делать, — писать письма. Его искусство было оценено Викой в полной мере — уже за это одно можно было считать их роман счастливым. Встречи оказывались черновиками, набросками, которые ему предстояло превратить в эпистолярный шедевр, образ их настоящей любви, не искаженной никакими случайностями. История протекала сразу в двух измерениях — в мутноватом, с помарками режиме реальных встреч и в безупречно-поэтическом жанре писем. Письма были не веселее свиданий, зато давали реальности оправдание: именно в такой истории согласна была принимать участие Виктория Березна.

Город был захвачен зимой, бураны-махновцы патрулировали заметенные улицы. Рамы наглухо законопачены. Неповоротливое тепло кутало и тетешкало вошедших домой с мороза. В декабре Вика переехала к Стемнину. Хотя он долго убеждал ее начать жить вместе, ее согласие не было связано с его уговорами. Существовали некие тайные причины Викиных поступков, и Стемнин боялся докапываться до них. В ее душе творилась незримая борьба с химерами, с прошлым, с собой. Как-то раз она призналась:

— Знаешь, гляжу на свою жизнь и думаю: это правда со мной происходит? Вроде смотрю кино про другого человека. Почему она так делает? Зачем это говорит?

Он хотел ей помочь, но не знал как, а главное, какой она будет, когда очнется.

С того дня, когда Вика переехала к нему, письма прекратились. Душа и дом полнились новостями. В шкафу на плечиках висели Викины платья, джинсы, блузки и кофточки. Шуба на вешалке в прихожей, гордые сапожки с безупречной осанкой. Матерчатые тапочки, которые дремали у входа в ожидании редких гостей, были отвергнуты и заменены на пластиковые моющиеся шлепки. Вещей Вика привезла немного — одну большую спортивную сумку да то, что было на ней. Похоже, процедура переезда была отработана давно и неоднократно.