Василий Аксенов - Логово Льва. Забытые рассказы

– Слушай, у меня же машина в сотне метров отсюда. Зачем ты отпустил Нику с этими подонками?

– Что, не знаешь Нику? – сказал я. – Она уже давно с ними расправилась и ложится спать.

Мы нашли его машину, сели в нее и поехали. Грох спросил:

– Вы с ней расписались наконец?

– Пока нет.

– Чего ты тянешь? Поверь, это не так уж страшно.

– Сколько километров отсюда до Гудаут? – спросил я.

Он посмеялся, и снова мы перешли на профессиональные темы. Странно, несколько лет назад мы могли болтать много часов подряд о чем угодно, а вот теперь, куда ни гни – все равно возвращаешься к работе.

Грох довез меня до дома. Я вылез из машины и сразу заметил Нику. Она сидела на скамейке и ждала меня. Я обернулся. Машина еще не отъехала.

– Грох, ты во сколько завтра едешь?

– Примерно в полдень.

– Твоя стоянка возле гостиницы? Может быть, я поеду с тобой.

– Ну что ж! – сказал Грох.

Он уехал, а я подошел к Нике. Она, смеясь, стала рассказывать о мальчиках, как они ее «кадрили», как это было смешно. Обнявшись, мы пошли к дому, который белел в темноте, в конце кипарисовой аллеи. Я не сказал Нике, что завтра уеду из этого рая, где наша любовь может расцвесть и окрепнуть, где люди меняют тяжелые шляпы на головные уборы сборщиков чая. А уеду я не потому, что не люблю ее, а может быть, потому, что Грох катит домой и будет в своей норе раньше меня на неделю, если я останусь в этом раю.

Утром я уложил чемодан и благополучно проскользнул мимо столовой. Оставил у дежурной записку для Ники и вышел на шоссе. Автобусом я доехал до парка и пошел завтракать в чебуречную. Я знал, что там подают крепкий восточный кофе, и решил сразу, с утра, накачаться кофе вместо всех этих кефирчиков и ацидофилинов, чем потчуют в доме отдыха.

Чебуречная была под открытым небом, вернее, под кроной огромного дерева. С удовольствием я глотал обжигающую черную влагу, чувствуя, как проясняется мой заспанный мозг. Чемодан стоял рядом, и никто в мире не знал, где я нахожусь в этот момент. За соседним столиком ел человек в шляпе сборщика чая. Жир стекал у него по подбородку, он наслаждался, допивая светлое вино, в котором отражалось солнце. Может быть, он наслаждался тем же, что и я.

Вдруг он отложил чебурек и позвал:

– Чибисов! Василий!

Смущенно улыбаясь и переминаясь с ноги на ногу, к нему подошел стриженный под бокс парень в голубой «бобочке» и коричневых широких штанах.

– Курортный привет, товарищ Уваров!

– Садись. Давно приехал? – торопливо спросил Уваров, снял и спрятал за спину свою белую шляпу.

– Вчера прилетел.

– Ну, как там у нас? Пустили третий цех?

– Нет еще.

– Почему?

– Техника безопасности резину тянет.

– Безобразие! Вечно суют палки в колеса.

Они заговорили о строительстве. Уваров говорил резко, возмущенно, а Чибисов отвечал обстоятельно и с виноватой улыбочкой.

– Дайте еще один стакан, – сердито сказал Уваров официантке. Она принесла стакан, и он налил в него «Цинандали». – Пей, Василий!

– За поправку, значит, – с ухмылкой сказал Чибисов и поднял стакан двумя пальцами.

– Ну как тебе тут? – спросил Уваров.

Чибисов залпом выпил «Цинандали».

– Хорошо, да только непривычно.

Уваров встал:

– Ну ладно! Тебе когда на работу выходить?

– Сами знаете, Сергей Сергеич.

– Вот именно – знаю, смотри, ты не забудь. Ну ладно, пока. Пользуйся правом на отдых.

Он ушел. Чибисов сидел за столиком, вертел в пальцах пустой стакан и неуверенным взглядом обводил горящий на солнце морской горизонт. У парня было красное, обожженное ветром лицо, шея такого же цвета и кисти рук, а дальше руки были белые, и, словно склероз, на предплечье синела татуировка. Мне хотелось выпить с этим парнем и сделать все для того, чтобы он поскорее почувствовал себя здесь в своей тарелке, потому что уж он-то знает, что такое липа, а что – нет, и он знает, что рай – это непривычное место для человека. Я встал, поднял чемодан и пошел по аллее. Надо мной висели огромные листья незнакомых мне деревьев, аллею окаймляли огромные голубые цветы. Навстречу мне шла Ника. Я не удивился. Я удивился бы, если бы ее здесь не оказалось. Эта аллея была специально оборудована для того, чтобы по ней навстречу мне, сверкая зубами, глазами и волосами, шла тоненькая девушка Вероника – Вера – Ника. Она взяла меня под руку и пошла со мной.

– Что же, наша любовь – это тоже липа? – спросила она, улыбаясь.

– Это магнолия, – ответил я.

На шоссе нас догнал Грохачев. Он притормозил и спросил меня: