Георгий Байдуков: Рассказы разных лет

Ваня нехотя сошел с высокой насыпи. Мимо него, стрекоча на стыках рельсов, пронеслись вечные путешественники — вагоны, поднимая благодаря неуклюжим своим формам клубы мелкой песчаной пыли.

На площадке последнего вагона, облокотясь на тормозную ручку, стоял кондуктор и безразлично глядел на расстилавшуюся позади поезда суровую панораму сибирской озерной степи.

Ваня кинул вслед поезду камень, но кондуктор и на это не обратил внимания.

«Эка, черт, спит, наверное», — подумал паренек про кондуктора, поправил берданку на плече и вдруг, словно вспомнил что-то важное, побежал по шпалам. Замелькали грязные, изрезанные галькой пятки, а на загорелых, точно отполированных икрах отражались отблески знойного солнца, какое бывает при безветрии в летнюю пору.

Здоровое детское сердце позволило мальчику бежать без передышки добрых три километра. Он бежал бы еще, если бы вдруг не увидел прямо перед собой добродушную физиономию путевого сторожа Шамина.

— Куда это ты так торопишься? Ишь как распалился… — И Шамин, хитро сощурив глаза, завистливо поглядел на ружьецо черноглазого пострела.

— Лодку посмотреть иду, тятька еще вчера велел, а то много здесь курортников шатается, еще угонят… — неуверенно тянул мальчонка, смущенно поглядывая на пыльные сапоги сторожа.

— Ври, ври… Мал еще меня проводить. Торопишься, поди, пораньше всех на уточек… Эх-хе-хе. Завидую я тебе…

И Шамин, тяжело вздохнув, присел на раскаленные солнцем рельсы, достал кисет, сшитый из маленьких разноцветных ситцевых лоскутков, очевидно, обрезков, оставшихся после пошивок супруги. Бережно вытащил из кисета измусоленный кусок газеты, оторвал от него прямоугольник, насыпал добротного табачку-самосада и медленно, не глядя на своего юного собеседника, протянул все это Ванюшке.

Ваня так же важно и степенно принял кисет и бумагу из рук сторожа, уселся на рельс против Шамина, ловко свернул толстую цигарку и отдал кисет владельцу. Сладко затянувшись махрой, он сказал:

— Хорош табачок, дядя Шамин! Крепкий! Эк ты умеешь его растить!

— Маловато вот засадил, а то бы ладно вышло — кури всю зиму… А тебя батька не лупит за курево?

— Нет, я ему сам табак режу: он знает, что я курю, ведь мне уже можно, а то и так артельные ребята смеются надо мной.

— А ты что сегодня, не работаешь?

— Да ведь сегодня воскресенье, вся артель отдыхает, кто сено уехал косить, а кто по огородам…

— Ишь ты, а я и забыл, прости меня, грешного, что сегодня праздник. Мне бы тоже нужно кое-что по хозяйству справить. — Шамин бросил малюсенький окурок под ноги, сердито сплюнул и про себя потихоньку обругал неведомо кого. Ему страстно хотелось также забраться в камыши озера и там, в тишине, на лабзе посидеть часок-другой, трахнуть из дробовика по стае уток, да так, чтобы за один выстрел пало не меньше двух, а то и трех (а это бывало).

— Ну-ка покажи ружьишко. Поди, все изгадил уже? — обратился Шамин к мальчику, побледневшему от ядовитого табака-самосада.

— Живит оно у меня, дядя Шамин, — пожаловался Ваня, неохотно снимая с плеча любимую берданочку.

Старая берданка, в стволе которой было много непоправимых раковин, удручала охотника, и он серьезно, насупившись, начал ругать Ванюшку самыми непристойными словами.

Ваня, смущенный руганью, не рад был перекурке и хорошему вначале обращению с ним, как со взрослым мужчиной.

— Ружье что ребенок — ухода требует, тогда и живить не будет… А так разве можно? Эх ты, лодырь, лодырь! — кричал грубым голосом Шамин. — Выпороть тебя, щенка, нужно!

И мальчику уже казалось, что вот-вот рассердившийся сторож и в самом деле отлупит его ружейным ремнем.

— Дядя, я его в день два раза чищу, хотя и не стреляю. А уж после охоты обязательно мою горячей водой и смазываю, — плаксиво, взволнованным голосом оправдывался Ваня.

Шамин искренно любил Ванюшку. Он понял, что мальчик разволновался, смягчился и уже обычным добродушным тоном начал поучать, как следует поступать в том случае, если ружье живит.

— Вот в этом-то и закавыка, молодой мой человек, что вот вдаришь по утке, а она из-под твоего носа и боком, и без крыла, теп, теп… и ушла в камыш, а там ее, черта, ищи-свищи… Дело тут сложное. Вы, молодые, слушайте стариковские советы — и все пойдет на лад.

Восторженно глядя прямо в рот Шамину, Ваня не выдержал и перебил его:

— Дядь, ну а как же так, чтобы не живило?..

— Я и говорю — надо сначала порядки знать, а потом на охоту идти. Ну вот, к примеру, я прицелился. — И Шамин, легко вскинув ружье, ловко взял на мушку верстовой столб. — Прицелился, допустим, в утку, нет, постой, в пару сплывшихся уток, а чуть дальше от пары по выстрелу еще одна плывет…