Василий Аксенов: Стальная птица

Помещение отапливается — вдоль стен расположены четыре калорифера центрального отопления по три секции каждый.

В глубине овального помещения имеется шахта лифта с находящимся внутри действующим лифтом. На дверях лифта укреплены четыре эмалевых белых таблички 0,2 х 0,4 с черными буквами. Объявления гласят: «Берегите лифт — он сохраняет ваше здоровье», «Сначала выгрузите детей, потом выгружайтесь сами», «С собаками проезд воспрещен», «Лифт — не уборная!»

Внутренность лифта представляет собой коробку площадью 4 кв. м, высотой 2,5 м, покрашенную в коричневый цвет, с зеркалом прямоугольной формы, зигзагообразно расколотым в 1937 году.

Справа от лифта начинается первый марш беломраморной лестницы, насчитывающей тридцать восемь ступеней, из которых повреждено шестнадцать. В самом начале лестницы укреплена полая чугунная фигура высотой 1,25 м, не определенная специалистами никак. В правой руке фигуры имеется фонарь, который некоторые жильцы пытаются использовать как мусорную урну, тогда как знают прекрасно, что фонарь прикреплен наглухо, не переворачивается и что же получится, если мусор заполнит его до краев?

Тема: Здравствуй, столица, здравствуй, Москва! Здравствуй, московское небо! В сердце у каждого эти слова, как далеко бы он ни был…

Импровизация: Бедный, несчастный, лежал в котловане, долгие годы страдал. Спас замминистра и им же был изгнан, где ж благодарность тогда? Нет справедливости, нет справедливости, могут птенца загубить. Бедный, вонючий, ужасный прохожий, кто ты таков, наконец? Есть ли прописка, имеешь ли маму, паспорт имеешь ли ты? Птенчик ужасный, живи в своем лифте, только молчи про меня. Если расскажешь, мне будет ужасно, я замолчу навсегда. Бремя ужасное авторитета давит и ночью, и днем. Пост в руководстве — дело большое, дело — ужасное есмь…

Внезапный конец партии: Нас утро встречает прохладой, нас ветром встречает река, кудрявая, что ж ты не рада веселому пенью гудка?

Что случилось? Что стряслось? Стук и крик по всем этажам, ночной аврал в доме № 14 по Фонарному. Старшина Юрий Филиппович, обомлев от страха, забарабанил в дверь З., ввалился в квартиру и задрожал в объятиях замминистра.

— Что с вами, Юрий Филиппович? — спрашивал З., полчаса назад вернувшийся с ночного совещания. — Что случилось?

— Не знаю, батюшки родимые, не знаю, матушки родимые… стуки, крики, — бормотал Юрий Филиппович.

Оставив своего стража супруге, З. рванулся за заветным браунингом.

Дети Самопалова горохом посыпались с шестого этажа. Мария с перепугу повесилась на шею Льву Устиновичу. С другой стороны его схватила Зульфия. Лишь Агриппина, на что теха-матеха. тут же вооружилась шкворнем в готовности защищать ткацкий маменькин станок.

Доктор Зельдович с пятого этажа вышел на площадку уже одетый, в пальто и теплой шапке, с чемоданом. Семейство его тоже подготовилось в течение нескольких минут.

А началось все с того, что легкомысленная Марина Цветкова пугливой антилопой пронеслась по четырем маршам беломраморной лестницы и чуть не сорвала с петель двери квартиры Николая Николаевича.

Николай Николаевич в это время, в глухую ночь, сидел в туалете и, таясь уже от собственной семьи, занимался со своим корнетом. Под сурдиночку, почти беззвучно. Партия корнета была прервана безбожным, невероятным стуком и громом.

— Товарищ Николаев! — кричала Цветкова.

— Этот! ваш! протеже! там! в лифте!…

— Что с ним? — медведем заревел Николаев.

— В судорожном! состоянии! — расширяя и без того огромные глаза крикнула Цветкова.

— Спасайте, люди добрые! — панически заревел корнетист.

Весь дом был разбужен, и все устремились вниз, кто в пижамах, кто в халатах, кто в кальсонах, кто в чем. В одну минуту весь вестибюль был запружен гудящей толпой, было похоже на римский форум. Те, кто пробился поближе, видели в раскрытых дверях лифта извивающегося на раскладушке Попенкова.

— Доктора! Врача! Товарища Зельдовича! — кричали в толпе. По образовавшемуся коридору к лифту направился доктор

Зельдович, и тут судороги прекратились, Попенков затих, вытянув руки по швам.

Неприятное событие (судороги, острый недуг) произошло уже через несколько месяцев после вселения Попенкова в лифт. До этого жизнь дома протекала сравнительно мирно, спокойно, почти без сучка и задоринки, во всяком случае, без внешних треволнений.

Как уже было сказано, жильцы быстро привыкли к смиренной фигуре с раскладушкой, терпеливо стоящей в самом темном углу вестибюля возле калорифера. А фигура тем временем осваивалась с новым местожительством.