Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

«Что ты? Что ты?» — замахал на меня руками собеседник. — «Хватит того, что ты дал. А с патентом сидеть мне за решеткой, когда этот прибор найдут в джунглях. Кстати, в каких джунглях его могут найти?»

«Лучше тебе этого не знать. А зачем ты спрашиваешь? Есть какие-то технические сложности?»

«Да, в общем, нет. Спрашиваю просто так, чтобы потешить свое профессиональное тщеславие.»

«Как это?»

«Ну, буду говорить сам себе, что мой прибор успешно прошел полевые испытания. Хотелось бы знать, где. Например, в Африке или на другом континенте.»

«Не волнуйся, я тебе сообщу, если что.»

«Да нет, не надо. Ты и так нам всем неплохо заплатил. Еще год, я думаю, на этих деньжатах мы протянем.»

Да, думаю, у каждого действительно своя мера достатка. Тех денег, что я заплатил конструктору, мне бы и на две недели не хватило. Гениальное устройство улетело вместе со мной в Дубай. На нем не было ни клейма производителя, ни информации о технических характеристиках. Если прибор когда-нибудь найдут, то никогда и не догадаются, кто его автор.

А в это время в Дубае Плиев и Петрович, положив перед собой карту Колумбии и две бумажки с данными о рейсах, составляли точный план действий. Через день наш самолет вылетел в Иорданию, откуда ему предстояло доставить груз фанеры на Гавайские острова.

Что там, в огромных ящиках, я не знал. Это меня не касалось. Одно я понимал. ФАРК заплатил за доставку не просто много. Эта сумма в несколько раз была больше, чем стандартные расценки черного рынка. За три миллиона долларов можно купить три новеньких танка. Но партизанам не нужны танки. Оружие, которое я должен доставить, должно быть, убивает не хуже танка. Иначе мне ни за что не выдали бы столь значительную сумму.

У меня было прекрасное настроение до того самого момента, пока наш борт не приземлился в Аммане. Наш самолет загнали на площадку для грузовых самолетов. Диспетчер попросил подождать таможенного офицера. Ради экономии мы решили вырубить основное питание. Жужжание кондиционера тихо сошло на нет. Он издал несколько прощальных звуков, словно пробормотал «Ну, не хотите — как хотите», и смолк. Через двадцать минут в кабине стало жарко. Через тридцать минут невыносимо жарко. А через сорок на наш борт поднялся вовсе не пограничник и не таможенник. Мы услышали снаружи требовательный стук. Тогда Плиев открыл дверь, и мы спустили вниз трап. Металлическую стремянку оранжевого цвета. Через мгновение в самолет поднялся энергичный араб в цветастой рубашке с картой подмышкой. Араб не слишком хорошо говорил по-английски. Но из того, что он сказал, я понял главное. Здесь грузиться мы не будем.

«А где? Где?» — переспросил его Плиев.

«Коммэндер?» — посмотрел на него наш гость и, увидев, как тот кивнул в знак согласия, пригласил Казбека взглянуть на карту. — «Ком.»

Человек в цветастой рубашке указал на аэродром, где нас ждал наш груз. Я знал этот аэродром. Он находился в пустыне, к западу от Аммана. Его строили французы. Там были прекрасные условия для взлета и посадки, расторопный персонал и не особенно насыщенное воздушное движение. Все хорошо, кроме одного. Этот аэродром находился уже не в Иордании. В Ираке. А в Ирак мы лететь не договаривались.

«Мы туда не полетим,» — заявил я, убрав тыльной стороной ладони капли пота с лица. Они уже были готовы сорваться на карту.

«Ноу чойс,» — спокойно ответил на это араб. — «Нет выбора.»

«Как это?» — переспрашиваю.

И мой гость объяснил это, как смог. В кратком изложении то, что он сказал, выглядело так. Если я отказываюсь, нам не дают взлет. А потом арестовывают вместе с машиной. Если взлетаю и забираю груз из Ирака, то по итогу работы получаю премию. «От кого?» — уточнил я. Свою премию я уже получил, и на большее не рассчитывал. Араб в ответ томно прикрыл свои глаза и, приподняв подбородок, многозначительно цокнул языком. «От очень важных людей,» — так, наверное, я должен был понять гримасу своего собеседника. Я не знал, кто этот человек и как его зовут. Но у него в этой стране явно было больше прав и возможностей, чем у меня. Для того, чтобы понять это, не нужно было спрашивать его имя. И я ответил ему утвердительно. И, потом, до иракского аэродрома был час лету, не больше.

Но у меня был еще один аргумент. Аэродром, на который хотел меня отправить араб, находился в запретной зоне. После войны девяносто первого года американцы сумели добиться того, чтобы полеты военной авиации над Ираком были под запретом. Наш самолет однозначно классифицировался как военно-транспортный. Нарушение режима запретной зоны имело бы очень серьезные последствия. И для Саддама Хусейна, который тогда еще сидел в Багдаде, и для нас. Нас вообще могли сбить без лишних разговоров. Я не хотел быть сбитым. О чем, не выбирая выражения, и сказал нашему гостю. Тот недолго думал. Одним движением профессионального фокусника, словно ниоткуда, он извлек документ, на котором печатей было больше, чем орденов на груди у короля Иордании. В этом документе было черным по белому написано, что режим запрета полетов над Ираком приостановлен на шесть часов для приема гуманитарных грузов.