Андрей Цаплиенко - Экватор. Черный цвет & Белый цвет

Я уселся перед столиком, и, опустив голову пониже к бело-розовой субстанции, вдохнул в себя приличную порцию порошка. Сначала я ничего, кроме легкого жжения в носоглотке, не почувствовал. Я поднял голову и посмотрел на танцующих. Журналист размахивал рубахой. Девицы смеялись и нежно повизгивали. Я снова наклонился лицом к зелью. Сделал мощный вдох и втянул в себя кокаин. Потом выждал немного и поднял глаза.

Журавлева в комнате не было. Исчезли и девицы. Музыка стихла. Телевизор выключился сам. Номер был пуст. Никаких следов пребывания шумной компании. Ни рубахи Журавлева, ни туфель на длинном каблуке, ни стаканов с веселящим пойлом. Ничего. Даже кокаин исчез со стола. Ну, не мог же я сам весь его втянуть в себя? Дверь в ванную была приоткрыта. Оттуда лился мягкий голубой свет. Я сразу почувствовал, что свет этот очень добрый, не тревожный.

И я встал со своего места и пошел навстречу свету. Я знал, что за ним я увижу новый прекрасный мир, настолько прекрасный, насколько уродливым был гостиничный номер, в котором я находился. Да, да, я внезапно понял, что меня окружает уродство, а на самом деле мне хотелось чего-то гармоничного и прекрасного.

Я подошел к двери ванной, с явным намерением войти туда, откуда лилось сияние. Но как только я попытался открыть дверь, тут же услышал за спиной знакомый голос.

— Не надо туда заходить, сеньор Шут, там Вас пока еще не ждут.

Я обернулся и увидел его. Человек нисколько не изменился. На нем был камуфляж, а из расстегнутого ворота формы выглядывала голова, поросшая трехдневной небритостью. Умные глаза изучающе смотрели на меня. Я заметил, что мой гость прячет глаза за меняющими свой цвет стеклами дорогих очков. Они аккуратнейшим образом удерживались на простоватом носу хозяина, который, суди по частому протиранию стекол, относился к очкам бережно и с любовью. Конечно, я хорошо знал этого человека. Его либерально-прогрессивная небритость вызывала симпатию у собеседников, даже у тех, кто был хорошо осведомлен о его карьере. Это был Рауль де Сильва. Главный банкир Революционных Вооруженных сил Колумбии. Он был в военной форме, рукава которой были закатаны по локти, точно так, как в тот день, когда я его увидел в первый и последний раз в своей жизни. Из-под левого погона, как это иногда бывает у профессиональных военных, выглядывала свернутая в трубочку пятнистая кепка. Но меня совсем не удивило присутствие партизанского команданте в моем номере. Я знал, что Рауль де Сильва мертв, он погиб во время рейда колумбийской армии.

— Вы пришли за мной, команданте? — спросил его я по-русски.

— Нет, я пришел не за Вами, а к Вам. Улавливаете смысл? — ответил он, даже не раскрыв рта. Его губы оставались сомкнутыми, но я отчетливо слышал его голос. Слова, которые произносил команданте, тоже звучали по-русски.

— Улавливаю, — подтвердил я мысленно. Но Рауль услышал меня и, все так же, не размыкая рта, одобрительно сказал:

— Хорошо.

Я вглядывался в его лицо. Искал любые перемены. Но ничего особенного не нашел. Рауль выглядел точно так же, как и на партизанской базе в сельве. Мне даже показалось, что его щетина кое-где блестит каплями пота, затерявшимися на небритой шее. Словно он находился не в номере с кондиционером, а среди зарослей душного и влажного леса. Рауль уловил мой взгляд и неловко смахнул пот тыльной стороной ладони.

— Садитесь, Андреас.

Я сел там, где стоял, то есть прямо на ковер, скрестив по-турецки ноги.

— Спрашивайте, — позволил команданте.

Я пожал плечами. Спрашивать было не о чем.

— Нет, ошибаетесь, Андреас, спрашивать всегда есть о чем. Например, что Вы видите вокруг себя?

Я оглянулся. Вокруг меня были стены и мебель моего номера. Все было, как всегда, только вот этот голубоватый свет из приоткрытой двери в ванную комнату был первым признаком того, что мир изменился. Ну, а вторым был сам Рауль, сидящий напротив меня, хотя за минуту до этого я видел в комнате не его, а Журавлева.

— Да, Андреас, а я вижу другое. Маскировочную сетку, натянутую над моим столом, и через ее ячейки вертолет, с которого сходит в моем направлении ракета.

— И ничего другого? — спросил я.

— И ничего другого, — ответил Рауль.

— А меня?

— А вы тоже находитесь в моей сельве, под маскировочной сеткой. Во всяком случае, именно так я и могу Вас видеть. У Вас своя последняя реальность, у меня своя. Иногда они пересекаются. Например, я в любой момент могу встретиться с Вами, там где я есть в свой последний момент. А Вы со мной, соответственно, там, где Вы находились в свой.