Александр Громов - Сборник

Отсюда ясно, что житель Простора должен уметь ходить.

Шестеро мускулистых гонцов – парней быстроногих, славных, но, по мнению Умнейшего, немного туповатых – скорым шагом несли плетеные полусидячие носилки. Семь с половиной переходов до Города рассчитывали покрыть за три дня. Не будь на плечах носилок с обезножевшим Леоном, парни добежали бы и за два. Самые лучшие гонцы, способнейшие из способных, о каких слагают песни и саги, неся сообщение исключительной важности, отмахивают за сутки до восьми-девяти переходов, – правда, потом валятся без сил, а некоторых приходится серьезно лечить. Древняя быль рассказывает о великом гонце Хэрее, многомощном бегуне, без отдыха и пищи пробежавшем от океана до кратера Голи Покатой и обратно. Наверное, быль врет, как те старики, что уверяют, будто в пору их молодости и драконы были жирнее, и Тихая Радость слаще. И кому это понадобилось посылать гонца на Голь Покатую – неясно. Там и яйцееды-то не живут…

Первую ночь провели в гостевом доме маленькой деревушки, вторую – в лесу, на тропе. Над головами шуршали ночные животные, скрипели ветви, и где-то неподалеку, взревывая во сне, ворочался в берлоге лесной дракон. Спать почти не пришлось. Опытный охотник или гонец не собьется с пути и ночью, если на небе нет облаков и вместе с Великим Нимбом светит хотя бы одна луна.

Леона укачивало. Подстилка из трав сбивалась, и тогда от тряски саднила обожженная спина. Но хуже всего, отчего мутило сильнее, чем от мерного покачиванья носилок, была песнь Кирейна, засевшая в памяти крепче травы-колючки:

Не понравилось одной только Хлое, зато Филиса била в ладоши, и Умнейший совершенно неожиданно одобрил громче всех, а новой Хранительнице Нимб просто послал Умнейшего в подарок – было на кого оглядываться. По случаю получения венка победителя пьянчуга держался на ногах сравнительно прямо.

Временами Леон засыпал, словно проваливался в мутное Ничто, но кошмары преследовали и там.

Умнейший, отставая, догонял на привалах. Отмахиваясь от доброхотных советов, ругался и гнал вперед: быстрее! быстрее! Отдых? В Городе будет отдых, там же и накормят. Диета не вредна. Вот вам сладкие грибы, рвите и жуйте, только двигайтесь!.. Старик умел ходить.

На третий день он уже почти не отставал от уставших гонцов. В этот день Леон попробовал идти сам. Получалось медленнее, чем в носилках, но все же получалось. Опухоль на ноге заметно уменьшилась.

Умнейший, казалось, был погружен в свои мысли. Однако, поймав его взгляд, Леон понял, что старик исподтишка к нему приглядывается. Это удивило. Но когда Умнейший ни с того ни с сего не попросил – потребовал от него рассказать о родственниках, Леон несколько шагов проковылял с разинутым ртом.

– Зачем? – от изумления он допустил бестактность.

– Не твое дело.

Леон пожал плечами – Умнейшему виднее.

– Мама давно умерла, – сказал он. – Отца совсем не помню, я еще грудной был. Его на охоте фисташковым орехом убило. Вот такой орех упал. – Леон показал руками, какой упал орех. – Брат еще был, старший, но он умер в прошлом году. Вот и все.

– Значит, сирота? – понимающе покивал Умнейший. – Ну, жену твою я видел. Близких родственников больше нет?

– Только дальние.

– Совсем хорошо…

– Что же тут хорошего? – удивился Леон.

– Любопытен больно, – пробурчал старик. – А ну хватит ковылять. Полезай обратно, ты мне с ногами нужен, да и гонцы застоялись. М-мм… – замычал он и сел в придорожную траву, массируя икру со скрученными узлами вен. – Что ты будешь делать, опять свело… Не стоять! – внезапно закричал он на гонцов. – Меня не ждите, догоню. Бегом! Завтра к рассвету будем в Городе.

– О, гляди, – сказал Леон, боком заползая в носилки, – семилапая белка. Видишь? Вон, вон прыгнула.

– Ну и что?

– Как что? Восьмилапых сколько угодно бегает, а встретить семилапую – к удаче.

– Может, еще и к счастью?

– И к счастью. Да.

– Ты так думаешь? – спросил старик и больше не проронил ни слова до самого Города.

Экстренный вызов по моему каналу, столь громкий, что брат начинает ворочаться, и ворочаюсь я. Оглушительно рявкаю в ответ. «Основа Основ» много на себя берет; в бездеятельном дрейфе дисциплина любого корабля катится по наклонной плоскости, и если дать ему распуститься, он начинает мнить экипаж всего лишь своим придатком. Иной раз приходится им помыкать, чтобы поставить на место.