Иван Дроздов - Шальные миллионы

— За кого?

— За багаж этот! — выкрикнул Старрок. — Не прикидывайся… Думаешь, они идиоты, грузинские мальчики? Мне звонил их пахан и дал две недели, — мне и тебе, а там, говорит, если не вернем багаж, и нас на распыл, и наши семьи…

— Надо брать их, — спокойно сказал Костя.

— Сколько проблем! Вывести тебя из-под удара правосудия — одна, мафию развеять — другая, а сколько еще жадных акул ожидают даров!

— Меня оставьте в покое. За мной нет вины.

— Нет? Нет, говоришь? А кто убрал с дороги Тариэла? Ты ведь знаешь формулу убийства: кому нужно, тот и убивает. Станут разматывать…

— Разматывать? Ниточка потянется к вам, а не ко мне. Тариэл мешал вам, а не мне, это вы пригребли «бриллиантовый багаж» и ни с кем не захотели делиться. Вы, генерал, вы! Я об этом багаже и слыхом не слыхивал. Кроме того, есть экспертиза: Тариэл утонул, и на нем ни малейшей царапины. И есть свидетели. А меня с ним и рядом не было. Можно ведь и так дело повернуть. И тогда все шишки на вас повалятся.

Генерал побледнел и весь сжался, как от удара. Он был хлипок, имел слабые нервы. Костя знал это и провел упредительную массированную атаку. А когда увидел противника поверженным, сбавил газ.

— Ладно, ладно, генерал, не надо бояться, — трус умирает много раз, а смелый — однажды. Что же до акул, которые разинули пасти и ждут от вас доли, мы их ублажим. Разделим багаж на три части: одну — им и по одной — нам с вами. В багаже много чего есть, хватит и им на молочишко.

Снизу их звали на завтрак.

На самом высоком месте, на холме с пологими склонами, возвышаясь над станицей Каслинской и как бы оберегая ее, стояла церковь Пресвятой Богородицы.

По рассказам старых людей, она была построена по повелению царя Петра Первого. Он будто бы и место на холме указал и дал на ее построение пятьдесят рублей.

Царь Петр проезжал станицей во время осмотра здешних мест: искали самый узкий перешеек между Волгой и Доном, — уже тогда замышлялось прорыть Волго-Донской канал. И будто бы царь и место у Каслинской облюбовал, но потомки спустя два с лишним столетия прорыли канал чуть выше станицы.

За церковью, в тени вековых кленов, берез и тополей огорожено кладбище; чуть в стороне казаки соорудили стелу из нержавеющего металла и на ней вывели: «562» — столько каслинцев не вернулось с фронта. И как бессменный часовой бережет их покой взметнувшаяся к небу колокольня. Церковь порушили, а колокольня устояла. И как знать, сохрани станичники гордый в своем величии храм, не упали бы они в бездну пьянства и душевной остуды.

Сюда к колокольне и пришла в то утро на рассвете Анна. Здесь стоял походный вагончик, а в нем иногда задерживался на ночь сельский художник-реставратор Олег Суворин. Может, он и сегодня спит в вагончике?

Три года назад выпускник Московского архитектурного института Олег Суворин по своей воле решил один восстанавливать станичную церковь. Не было материалов, никто не давал ему денег даже на жизнь, и только школьники изредка ему помогали, да старушки богомольные приносили еду. Олег работал по двенадцать часов в день и за год поставил золоченый крест, покрыл и покрасил колокольню, повесил большой колокол и три малых, выложил кирпичом, застеклил окна и спустился вниз на два первых этажа.

На крест и золото, и на краску отпустил деньги архиепископ саратовский, астраханский и волгоградский Пимен, в миру Дмитрий Евгеньевич, и он же помог приобрести кирпичи и доски. На том и кончились ассигнования работ.

А дома случилась беда: болезнь позвоночника приковала к постели его жену. И дом, и двое детей остались на руках у тещи.

Олег своей работы не прекращал.

Анна поднялась по трем ступенькам и постучала в дверь. Скрипнула железная койка, и дверь растворилась. На пороге в халате показался богатырь с бородой полярника.

— Нюра, ты?

Он звал ее на старорусский манер Нюрой.

Наскоро оделся и пригласил девушку войти. Не удивлялся ее вторжению, хотя раньше Анна так рано к нему не приходила. И ничего не спрашивал. Ждал, когда гостья заговорит сама.

Анна смотрела на него своим неистребимо влюбленным взглядом и улыбалась.

— Ты чего? — буркнул Олег, в растерянности оглаживая бороду. Он любил Нюру, она любила его, но об этом своем великом и святом чувстве они никогда друг другу даже намеками не говорили. Они немного стеснялись друг друга. Но сегодня девушка задорно, демонстративно улыбалась. И — молчала.

— Ну, говори. Разбудила в такую рань.

— Ты недоволен?