Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

Елизавета — никудышная дочь, оторви и выбрось.

И проклятые провода от наушников свернулись в клубок, как им и положено, и сражаться с ними нет сил. Проще подать на них в суд, а заодно подать в суд на Илью, который никак не хочет умереть; на стариков, которые живут до ста пятидесяти; на изюм, на халву, на ICQ — и, наконец, на саму Елизавету,

никудышную дочь.

Т.Т.— женщина.

Во всяком случае, голос у нее женский, и других голосов на диске нет. Он не «низкий-низкий», но и высоким его не назовешь. Такой голос может быть у кого угодно, может быть у всех. У Праматери, если она бросит курить; у Пирога, если она покончит с фруктовыми салатами; у Шалимара, если она наплюет на морепродукты. У самой Елизаветы, если она перестанет жрать сладкое. В этом-то вся и фишка: чтобы обладать таким голосом, нужно от чего-то отказаться. Не обязательно от еды и курения и — даже скорее всего — не от них. От чего-то гораздо более существенного. Возможно — от того, что считаешь главным. Зато взамен можно получить кое-какую экипировку — крючья, тесаки, консервные, перочинные и разделочные ножи, ножницы для резки металла. И — отмычки, если тема с колюще-режущим оружием не прокапает. Все это опасное богатство засовывается в складки Голоса и со стороны выглядит вполне невинно. Настолько невинно, что ты, как последний чилийский лох, подпускаешь этот Голос довольно близко, и даже придерживаешь для него дверь лифта, и вежливо интересуешься — вам на какой этаж? Обычно Голос называет последний.

Тут-то все и начинается.

Тут-то все и началось.

Вероломный Голос ТТпроник в Елизавету, не забывая пользоваться всем имеющимся в наличии арсеналом, включая консервный нож и отмычки. Он за две минуты вскрыл Елизаветин череп, проехался крючьями по коже, всадил пару ножей в сердце и понаоткрывал кучу неизвестных Елизавете дверей. И он открыл самую главную дверь — ту, за которой были спрятаны ее сегодняшняя тоска и завтрашнее одиночество.

Он странный, этот Голос.

Он — река и лодка одновременно.

Он нежный и злой.

Он пытается перекричать сам себя, пытается перешептать сам себя, пытается перемолчать. И еще он исполнен печали, он понимает Елизавету, как никто. Наверное, нужно вернуться — к лодке, к реке, — чтобы понять, что именно он говорит. Но Елизавета не торопится, она уже знает, что, когда бы она ни вернулась, она найдет на месте и реку, и лодку.

Зачем Праматерь дала ей этот диск?

Затем.

Понравится ли этот Голос Карлуше? Карлуша — страшно избирательный, ему нравится только то, что можно приспособить к «WELTMEISTERʼy». Понравится или нет — теперь не спросишь.

Где-то там, в глубине квартиры, бесконечно хлопают двери, слышатся чьи-то голоса, совсем не такие, как Голос ТТ,никогда еще в их с Карлушей доме не было столько народу. И вряд ли будет когда-нибудь еще. Елизавета сворачивается клубком прямо на полу, как свернулись бы клубком Вайнона Райдер и другие худышки; она думает о Карлуше и о том, что надо бы выйти. Потому что быть здесь, когда он там, — неправильно, нечестно.

Надо бы выйти…

— Ты как? — спросила Праматерь, склоняясь над Елизаветой и легонько трогая ее за плечо.

— Я в порядке.

— Ну и хорошо. Отца твоего уже увезли. Вскрытие будет завтра, но все к тому идет, что случился у него обширный инфаркт. Думаю, что прямо во сне. И никто бы ему в этой ситуации помочь не смог, как бы ни старался.

— Ты бы смогла…

— И я не смогла бы. Завтра будет трудный день, Элизабэтиха. И послезавтра тоже. И потом — неизвестно сколько… А сегодня нужно выпить. За упокой души раба божьего Карлуши. Как отца звали-то полностью?

— Карл… Карл Эдуардович.

— Вот за Карла Эдуардовича и выпьем.

Праматерь занимает на кухне ровно столько места, сколько обычно занимает елка. Разница состоит лишь в том, что Праматерь, в отличие от елки, постоянно перемещается: от стола к плите, от плиты к холодильнику и обратно к столу. Ей не нужно подсказывать, где стоят тарелки, где лежат вилки, на Карлушиной кухне она чувствует себя, как рыба в воде. Она с ходу нашла место, где Карлуша прятал водку, и теперь разливает ее по маленьким пузатым стопкам, купленным в магазинчике дачного поселка под Лугой, Коки-Лёкиной вотчине.

— Вообще-то я никогда не пила водку, — признается Елизавета. — И не хотелось бы начинать. Говорят, дурная наследственность может проявиться в любой момент.

— Что, Карлуша частенько в стакан заглядывал?

— Не то, чтобы… Но он выпивает, по праздникам.