Виктория Платова - Stalingrad, станция метро

— Я просто хочу призвать вас к тому, чтобы вы не задерживались, — Муся переносила все нападки со стороны Праматери с кротостью и терпением. — Не дай бог что-нибудь случится… Ты же знаешь — мы все и дня не протянем, сразу умрем. Вот прямо все и сразу, так и знай.

— Не каркай! Типун тебе на язык! Что это такое должно случиться?

— Ничего, — перепугалась Муся. — Ничего такого…

— Я вон Элизабэтиху вместо себя оставляю. Она за вами присмотрит, повеселит вас в свободное от работы время. Повеселишь, Элизабэтиха?

— Конечно, — Елизавета кивнула головой.

— Лизанька, конечно, прелестное дитя, — Муся тут же подхватила тему. — И мы ее любим, как родную… Но ты же знаешь, у нас в доме лежачая больная, Лялечка… И уход за ней требует известных физических и эмоциональных усилий. И жертвенности, свойственной лишь людям более зрелого возраста. Справится ли Лизанька — большой вопрос.

— Справится, — отрезала Праматерь. — Она и не с такими вещами справляется.

— Но Лялечка…

— Лялечка, угу! А раньше, до того, как ее парализовало, была Лялька-оппортунистка… Или как ты там еще ее обзывала?

— Василиск? — Муся закатила глаза, вспоминая, как звала когда-то бывшую проводницу Октябрьской железной дороги.

— Не то.

— Ложный вампир?

— Не то.

— Поясохвост?

— Мимо.

— Собакоголовый удав?

— Ого! Ты и так ее называла? Нет, не то…

— Жилать е ?

— Точно! Как я могла забыть! Лялька-жилатье!.. Ты о Ляльке не переживай, о ней Элизабэтиха позаботится. Позаботишься, Элизабэтиха?

— Конечно, — Елизавета кивнула головой.

— Ухаживать за лежачими сложно… —

завела было волынку Муся, но Праматерь быстро заткнула ей рот и отправила к ближайшему ларьку за минеральной водой.

— А что это такое — жилатье? — поинтересовалась Елизавета у Праматери.

— А я почем знаю? Вроде какая-то страшно ядовитая тварь. То ли ящерица, то ли змея. Муся в свое время была крупным специалистом по пресмыкающимся, даже кандидатскую защитила. Ну, она тебе еще по ушам поездит с разными ползучими гадами, готовься.

— Уже приготовилась.

— Я там тебе инструкцию накорябала на десяти страницах — что, куда и как. Она в столе на кухне лежит, в верхнем ящике. Там же — бабло на первоочередные нужды. Уж прости, что припрягаю, но ситуация безвыходная. У двоюродной сестры рак в последней стадии, ей всего-то педеля осталась, а, может, и того меньше. Не поехать я не могу…

— Ну, что ты… Я же все понимаю. Не переживай о нас, все будет в порядке.

Муся вернулась из экспедиции в ларек без минералки и держась рукой за сердце.

— Ну, что еще не слава богу? — нахмурилась Праматерь.

— Ты бы видела эти цены, Тусечка… Это же ужас нечеловеческий… Маленькая бутылочка, фигулинка просто, а стоит, как целая цистерна «Вдовы Клико»… У меня рука не поднялась такие деньги платить…

— А ты что хотела, простота моя святая? За копейку канарейку, чтобы пела и не ела? Развитой социализм по пятаку кончился сто лет как, если ты еще не заметила. И наступил капитализм с человеческим лицом, с чем вас всех и поздравляю. Ладно, купим по ходу где-нибудь, идемте на платформу, что ли…

Поезд «Санкт-Петербург — Москва»был дополнительным, безнадежно пассажирским, со временем в пути двенадцать часов, вместо стандартных восьми. Праматерь с Аркадием Сигизмундовичем высаживались в Вышнем Волочке, чтобы потом пересесть на автобус и уже на нем добираться до неведомой Елизавете Удомли. Неведомой и совершенно невообразимой. То есть вообразить ее, конечно, можно было без проблем, — и тогда перед внутренним Елизаветиным взором являлось гигантское коровье вымя, раскинувшееся над блеклыми среднерусскими равнинами на манер холма. На верху холма, как раз между глядящими строго в небо сосцами, вкривь и вкось были понатыканы церквухи, монастырские обители, два элеватора, три силосных башни и один-единственный дом культуры под оцинкованной крышей. Почему элеваторов именно два, а башен — три, а крыша оцинкованная, а не, к примеру, черепичная, Елизавета объяснить не могла. Просто так видела — и все. А еще она видела деревянные домишки, яблоневые сады, и то, что Аркадию Сигизмундовичу совершенно замечательно живется с Праматерью Всего Сущего и ее старухами. В какой-то момент вопрос о сдаче его в детдом сам собой отпал за ненадобностью и больше никогда и никем не поднимался: щупальца Праматери могли дотянуться куда угодно, включая комиссии и подкомиссии районо и прочих ведомств. Что они и сделали, задушив в своих объятиях нужных людей. И вот теперь Праматерь с пацаненком ехали в Удомлю вместе, хотя Елизавета не совсем понимала, что такой маленький малыш будет делать в обществе умирающей Праматериной двоюродной сестры, силосных башен и церквух. Объяснение самое простое, сказала она себе, Праматерь не хочет расставаться с Аркадием Сигизмундовичем ни на минуту, вот и берет его с собой. Только она в этом никому не признается.