Сергей Алексеев - Материк

— Бойка-а — протянул дед, заходясь в астматическом кашле. — Хоть куды…

Угомонились поздно. Я уснул под редкий коростелиный скрип на лугах, а в избе все еще играла гармошка, стучал протез и звенели медали. Наутро отец завел моторку и уехал на охоту. В тот год сильно расплодившаяся ондатра заболела туляремией, покинула озера и, выбравшись в Четь, начала уходить. Охотники ловили момент промысла, и гулять не было времени.

Иван и дед остались вдвоем, но застолье продолжалось теперь с утра до вечера. Они, как правило, быстро напивались и, дразня бабку, хором пели матершинные частушки.

— Ерой, — ворчала бабка. — Ни стыда, ни совести у окаянных…

Но чаще они сидели друг против друга, чуть ли не соединившись лбами, и вспоминали про войну. Мой дед Семен Тимофеевич воевал минометчиком, но это слишком красиво сказано. На самом деле он таскал на горбу минометную плиту и, по сути, не воевал, а работал.

— Утром поставим трубу, — рассказывал он, — плюнем по немцу семь раз — весь дневной паек, а потом он нас до вечера из орудиев долбит и долбит… Будто шершиное гнездо разворошили Пехота нас матом кроет, имя ж достается-то… Я командиру говорю, давай ден десять погодим, скопим мин да шарахнем. Они, вишь, немцы-то, к тому времени отвыкнут от пальбы и прятаться не станут. Тут мы их и… А он — ты что, под трибунал захотел?.. Ишь как, дескать, тактика такая. В гробу я ее видел! Сами урон несем, а имя хоть бы что!.. Не-ет, где-то предательство было…

Война у деда получалась тусклая и скучная. Зато у Ивана была такая, что дух захватывает. Иван вскакивал, размахивал руками, «стрелял» из автомата, «бросал» гранаты и «резал» ножом.

— Я кричу — р-р-р-рот-та-а! За мной! Слышь, Тимофей, командую — р-р-рот-т-та!.. Эх, в три господа… Р-р-рота!.. Слышь, Тимофеич, ночью один раз пошли в атаку, тихо пошли. Первую линию ножами вырезали! Как миленьких, подчистую! А потом я командую — р-рот-та!.. И врукопашную!

Когда им надоедало сидеть в избе, фронтовики выбирались на улицу, под сосны, тащили туда ведро с медовухой и продолжали вспоминать. Иван брал столовый нож, ползал по траве, не жалея новой гимнастерки, и, вращая глазами, показывал, как он орудовал во вражеской траншее. Мать, случайно оказавшись рядом, со страхом наблюдала за гостем и тихонько ойкала:

— А не страшно ли? Жуть-то какая…

— Чего страшного? — смеялся Иван. — Известно — война же!

— Людей-то резать не страшно?

— Какие они люди! — возмущался «ерой», — Зверюги они!

— Да ведь все равно, обликом-то люди…

В одной из «атак» под соснами Иван потерял медаль. Кругляшка отцепилась от колодки и завалилась где-то в траве. «Ерой» вдруг перепугался, начал шарить вокруг себя, и через минуту все — Иван, дед, мать и даже баба Оля — ползали на четвереньках под соснами и рылись в траве. Потерянная медаль была ценнее всех медалей — «За отвагу». Мы излазили всю землю чуть ли не до смолзавода, но медали так и не нашли. Я из кожи лез — старался, даже предложил принести лопату и перекопать землю.

— Ничего, — успокаивал дед Ивана. — На будущий год две вырастет! Считай, что посеял.

Две не выросло. А ту, потерянную «ероем» медаль спустя три года нашли близняшки Колька с Тимой.

— Мать, гляди! — в голос кричали братья. — Мы денежку нашли!

Мать взяла «денежку», повертела ее в руках и неожиданно с силой забросила в болото.

— Зачем так-то?.. — хмуровато спросил дед, — Можно было бы и послать ему…

— Чтоб духу его не было! — сердито сказала мать.

Так и лежит он до сих пор в болоте — маленький серебряный кругляш — заслуженная и потерянная Иваном награда… Самого Ивана давно нет в живых, и памяти о нем почти не осталось — в семье его долго и тщательно забывали. Но медалька-то есть, лежит в высоком материковом болоте и вряд ли сотлеет даже за тысячу лет…

После потери Иван сильно затосковал и даже пить перестал. Его наперебой утешали, однако «ерой» печалился еще больше. Той же ночью он тихо, на одной ноге, подобрался к материной кровати и окликнул:

— Ты не спишь, Валь?

Поскольку отец был на охоте, я спал с матерью под пологом в сенцах старой избы.

— Нет еще, — сказала мать. — Я только управляться кончила.

— И мне не спится, — сказал Иван, — глаза закрою — чудится…

— Да брось ты переживать, — вздохнула мать. — Ну, потерял, что поделаешь? Не голову же…

— И голову — тоже, — тихо проронил «ерой», — мочи нет глядеть, как ты живешь.

— А как я живу? Хорошо! — тихо засмеялась мать. — Все у меня есть.