Сергей Алексеев - Рой

Сергей сделал круг по пустырю, заглянул в сарайчик, где хранился цемент; огонек словно в воду канул…

По утрам, выходя из дома, он брал горбушку хлеба в карман куртки, но не съедал и приносил ее целиком назад, чтобы, прокравшись в спальню к ребятишкам, оставить им «посылку от зайчика». Хлеб за день черствел, напитывался запахом гари, пота и леса…

Была весна, в живых лесах, по-детски голенастых, распускалась прозрачно-зеленая листва, тянулись подснежники, мохнатые стебли сон-травы, задумчивая медуница и уже перезревшая колба. Но за живым молодняком начинались серые, в черных ожогах, безрадостные гари, пахнущие гнилью и болотом шелкопрядники. Всю весну над всем живым и мертвым орали трактора и реял вездесущий дым. Потом незаметно наступило лето, заматерели листья на молодняке, отцвели подснежники с медуницей, но засинели на солнцепеках семейки кукушкиных слезок, с купеческим размахом распустились кусты марьиного корня, одуряюще запахло цветущим багульником и, наконец, выбросила розовые кольца изнеженная саранка.

А изорванные бульдозерными гусеницами и лопатами гари по-прежнему оставались черными, безжизненными. Лишь кое-где набрали цвет и ждали своего часа острова кипрея да вездесущий осинник выметал фанерно-жесткие лопухи листьев. Там же, где целинными плугами, словно муть со дна, подняли пласты засыхающей в камень глины, там, где собирались сеять, пока еще ничего не росло. В низинах и летом стояла вода, а на буграх лежала окаменевшая земля, прикрыв собой плодородный чернозем.

Сергей не заходил далеко по этой пашне, старался быть ближе к лесопосадкам, держался за них, как бы держался берега в полую, дурную воду, отправляясь на лодке. И в этот раз не зашел бы далеко, если бы снова не увидел над изуродованной землей бегущий огонек. Сумерки над пашней казались плотнее, и брезжущий этот свет двигался в них со скоростью идущего человека.

Сначала он пошел на огонек, затем побежал, выворачивая ноги на пахоте. Светящийся язычок, пламени, казалось, тоже сначала двинулся ему навстречу, еще немного, и он был бы рядом. Сергей закричал, замахал над головой сорванной с плеч курткой, однако огонек неожиданно пошел в сторону, качаясь над землей так, если бы его нес человек. И сумерки отодвигались вместе с ним к недалекому горизонту. Сергей свернул за ним, но больше не кричал. Он бежал по вспаханному склону, поднимаясь вверх, и вверх же тянул призрачный огонек. На вершине холма Сергей почти настиг его, казалось, протяни руку и достанешь, но огонек неожиданно оторвался от земли и, качаясь в мареве, поплыл в небо…

Он встал, переводя дух, и на какой-то момент выпустил огонек из виду. Над горизонтом светилось белесое небо, однако из-за шелкопрядников поднимался край синюшной тучи и тень ее медленно закрывала землю. Потом Сергей увидел исчезнувший свет. Только он уже раскалился и из желтого превратился в сверкающий белый. Впрочем, то могла быть и вечерняя звезда…

Сергей проследил за стайкой диких голубей, неприкаянно мечущихся над пашней, и сел. Он снял сапоги, размотал сбившиеся портянки и, босым ступив на землю, ощутил ее сырость и шероховатую твердь. Кровь стучала в голове и эхом отдавалась в натруженных ногах. Он хотел сесть поудобнее, чтобы расслабить их, но замер, вглядываясь в синеву сумерек.

В двадцати шагах от него, прижавшись к земле, неподвижно лежал медведь. Сергей хорошо различил его горбатую спину и огромную мохнатую голову, но страха почему-то не почувствовал, хотя не решался двинуться. Прошло несколько минут, прежде чем Сергей увидел стремительный бег черной собаки. Он машинально вскочил, закричал:

— Джим! Джим, ко мне!

Собака на мгновение остановилась, вскинув уши, взвизгнула и бросилась к Сергею. От удара лапами в грудь он чуть не упал, схватив голову дога, прижался к ней и ощутил горячее собачье дыхание. Однако в следующий момент Джим вывернулся из рук и встал на четыре лапы.

Медведь полусидел на земле и, опустив голову, тихо ворчал.

И только сейчас Сергей связал одновременное присутствие здесь зверя и собаки.

Джим понюхал землю возле босых ног Сергея и потрусил назад. Можно было еще окликнуть его, позвать, просто догнать. Хотя бы для того, чтобы снять ошейник…

Он сидел долго и, не глядя на часы, угадывал время. Сначала вызвездило, свежий ветер высушил рубаху на спине, затем лопатки свело от холода, но, странное дело, босые ноги на земле оставались теплыми и чувствительными. Он вспомнил старинную примету: если земля не холодит ног — пора сеять.