Сергей Алексеев - Рой

Иона вздрогнул:

— Ты погоди, погоди! Я здесь побуду, полежу немного… Я ведь тоже на печи родился.

Невидимый старик бродил по избе и тихо, раздумчиво говорил:

— Что народу не хватает? Что эдакая канитель? Строят да жгут, строят да жгут — не поймешь нынче…

Дети были накормлены, умыты, уложены в постели, и все, что можно постирать и вымыть, постирано и вымыто. Но Катерина сняла с веревки подсохшее белье и взялась гладить. Заварзин молча подошел и выключил утюг.

— Хотела, чтоб на завтра меньше… — начала было она и осеклась.

— Поздно уже, — сказал он, хотя на улице было светло и лишь чуть начинал синеть весенний вечер.

— Там у меня в машине…

— Я исправил, — сказал Заварзин. — Фары не горели.

Она покивала головой, огляделась, словно припоминая что-то, и пошла к двери. Заварзин подождал у окна, когда Катерина сядет в машину, и поднялся наверх. Он хотел заглянуть к детям в комнату, но увидел старца, с баульчиком и фонарем в руках, тяжелая доха прижимала к земле.

— Куда ты, Семеныч? — шепотом спросил Заварзин.

— Пойду я, — сказал Алешка. — У тебя теперь есть за кем ходить, пойду. Я бы, Василий, с ребятишками поводился, да силы не те, какой из меня помощник? Пойду. К своим пойду. Должно быть, помру скоро, пускай они и хоронят. А то у тебя здесь ребятишки, напугаются еще…

Заварзин взял из его рук баул, подхватил под руку и повел по лестнице вниз.

— Брательника с кумом во сне видал, звали, — сказал он внизу. — Приходили за мной. Будто мы на Пижме-то березовый сок пили, ребятишки еще будто. Они мне березку подсочили, а сами дальше пошли. Я пью, а сок-то сладкий-сладкий, да эдак бежит хорошо… Брательник-то с кумом кричат мне и эдак рукой машут, подзывают… Пойду. Пойду березового соку попью. Давно не пивал…

Они вышли на крыльцо, но Алешка вдруг сел на ступеньки, подвернув под себя полу дохи.

— Ты меня послушаешь, Василий? — спросил он. — Сядь со мной и послушай. Я вот помирать собрался, а боюсь. Пока живой-то — не страшно, как-нибудь совладаю с собой. Но помру когда и — все. Придут и заберут мою душу… Ты не знаешь ли, Василий, как их провести-то можно?

— Кого? — спросил Заварзин.

— Да архангелов, — серьезно сказал Алешка. — Когда они по мою душу придут. Пока жил, думал, ничего! А собрался помирать, душу жалко… Ведь они с ней что захотят, то и сделают. В огонь бросят — ничего, боюсь, мучить станут.

— Ты не думай об этом, — сказал Заварзин. — Жизнь у тебя худая была, какие там грехи за тобой?

— Ты же про меня, Василий, ничего не знаешь, — зашептал старец, отыскивая глазами лицо Заварзина. — Никто про меня не знает. Я ведь сколько народ-то обманывал. У министра-то, у Столыпина, я не был. А каравай-то, который общество дало, по дороге с товарищем съел. И в Германии-то я тоже не был… И церковь я зажигал. Грозу подождал, облил купола керосином и спичку сунул. В церкви-то ведь твой прадед сгорел, Степан-то… Ты уж меня прости. Кто мне еще более простит-то?.. Раньше как бывало: покается человек и снова живет. На том и держался народ. А я тебе перед смертью каюсь.

— Я же не поп, грехи-то отпускать, — проговорил Заварзин и привстал: возле ворот остановилась машина, во двор вошел Сергей.

— Ты мне Степана только прости, — прошептал Алешка. — Я за него прошу… За остальное уж как-нибудь. Я обведу их, архангелов-то, если придут. Я же хитрый. Они мою душу поищут…

— Я тебе гостя привез, — сказал Сергей и кивнул на калитку. За ним входил Иван Малышев.

Старец суетливо поднялся, подхватил баульчик с фонарем и застучал ладонью по ступеням, отыскивая клюку.

— Где Иона? — спросил Заварзин.

— А вот у гостя спроси, — Сергей подал Алешке палку. — Он тебе много чего расскажет… Жив твой большак, жив.

— Здорово были, — пробурчал Малышев и встал у крыльца, широко расставив ноги. — Я к тебе пришел, Тимофеич…

— Вы тут разбирайтесь, а я пойду, — Алешка нащупал клюкой дорогу. — Только в какую сторону-то — покажите.. Совсем уж темно стало и керосину нет…

— Сережа, проводи Семеныча, — сказал Заварзин. — Только из рук в руки… Понял?

— Сам… Сам пойду! — старец поднял клюку. — Не найду, думаете? Найду! Нечего меня по рукам таскать! Хватит! Сам!

Сергей отобрал у него баул, взял под руку и повел к воротам.

— Тимофеич! Ты наш депутат! Тогда скажи мне, что творится?! — Иван сел на крыльцо, выругался.

— Ребятишек разбудишь, тише. — Заварзин прикрыл дверь. — Окна одинарные, в избе все слыхать.

Иван глянул на окна дома, понятливо сбавил тон.