Сергей Алексеев - Хлебозоры

— Сейчас дадим Михаиле балалайку! Пускай играет! Говорят, он любит играть-то! Вы, мужики, если что, по мне не стреляйте А то был случай. Один мужик стал залом делать, а у товарища нервы не выдержали. Показалось, будто медведь уже вылазит… Ну и вдарил. Пипку у носа будто ножом отрезало… А мужик на товарища: я, говорит, в другой раз тебя не возьму, плохо стреляешь.

Дядя Леня осторожно всадил обрубок березы в яму, в какую-то невидимую мне отдушину, задавил ее ногой и попробовал еще, держится ли.

— Скорей! — покрикивали мужики. — Чего копаешься? А ну, встанет?

— Так а вы на что? — посмеивался дядя Леня. — Встанет — бейте.

Я спустил Басмача. Он понюхал снег, покрутился возле выворотня и не спеша потрусил в сторону от берлоги.

— Басмач — вперед! — кричал ему Володя. — Взять, Басмач!

Однако Басмач нашел пень за спинами стрелков, забрался на него и лег, свернувшись калачиком

— Во, медвежатник! — засмеялись мужики, глядя в сторону Володи. — Да он только на мохнашки и годится!

— Ну, в добрый час! — сказал дядя Леня и взялся за жердь. — Вставай, михайло! Поднимайся! Тихоокеанскому флоту твоя шкура нужна. Тут ничего не попишешь…

Он пихнул жердью в невидимый лаз берлоги. Я прицелился туда из малопульки.

Вдруг козырек снега выше жерди поднялся, и я ничего не успел сообразить, как дядя Федор гаркнул — огонь! — и от ружейного залпа зазвенело в ушах. Кажется, я тоже дернул спусковой крючок, но своего выстрела не услышал.

— Готов! — сказал дядя Леня и отставил ружье к дереву.

Все произошло так быстро и так просто, что стало обидно. Я увидел голову медведя, которая медленно проваливалась назад, в берлогу, и даже неразрушенный снежный козырек становился на свое место. Мужики повтыкали ружья в снег, сошлись у самой берлоги и закурили. Только сейчас я увидел, что Басмача на пне нет и вообще нигде нет. Я подошел к мужикам. От них валил пар и голубой табачный дым. Володя захлебывался от восхищения.

— Мои пули — меченые, мужики! Обдирать будем — смотрите! Якорек там отлит! Слышите, якорек — это мои пули! Я в ухо бил! В голове искать надо!

Дядя Федор встал на четвереньки, заглянул в черный лаз.

— Глубина! Целая пещера.

А дядя Леня неожиданно подтолкнул его, так что дядя сунулся в берлогу головой и отпрянул.

— Но-но! Шутник! — сказал он и засмеялся.

— Давай, Степан, бери веревку, лезь и обвязывай его, — сказал мне дядя Леня. — Вытаскивать будем. Ты маленький, пролезешь.

Я взял веревку за один конец и полез в берлогу. Едва протиснувшись плечами, я заслонил свет и стало совсем темно. Щупая пространство впереди себя, я забрался в берлогу с ногами, развернулся там у самой стены, наконец наткнулся на что-то теплое, мягкое — отдернул руки. Берлога была и в самом деле большая, с высоким сводом; я не видел этого, а лишь ощущал.

— Ты что, заснул? — спросил снаружи чей-то голос.

— Темно, — сказал я. — Сейчас…

Я нащупал медвежью лапу, сделал петлю-удавку, затянул ее.

— Тащи!

Веревка натянулась, мужики потащили. Дядя Федор командовал — раз-два — взяли! Я встал на колени и, подняв руки, тронул потолок: можно было ходить, чуть согнувшись — такая была высота.

— Ты чего там балуешься? — спросил сверху дядя Федор. — Игрушку нашел! Опусти веревку! Чего ты дергаешь ее?

— Я не балуюсь, — сказал я. — Берлогу смотрю.

— Ты за что привязал-то? — похоже, он наклонился к лазу.

— За лапу!

— Гляди лучше — за лапу! За корень, поди…

Остальное происходило, как во сне. Помню, что-то огромное и шерстяное мазнуло меня по лицу, откинуло и вдавило в стенку. А на поверхности поднялась суматоха. Кажется, слышал, как остервенело лаял Басмач и матерился дядя Федор. И еще помню, что в берлоге как-то сразу просветлело и я обнаружил, что лежу на медведе…

Из берлоги меня вырвал дядя Иван, поставил на ноги, осмотрел, ощупал.

— Целый?.. Ну, слава богу! Хоть все живы остались!

Мужики стояли с ружьями, в недоумении тараща глаза, а в той стороне, где мы оставили лошадь, гремели выстрелы.

— Мать вашу так! — ругался дядя Федор. — Поохотились, называется!

Басмач полз по снегу, за ним тащился кровавый след и зеленоватые кишки. Я подбежал к нему, хотел перевернуть его на бок, чтобы посмотреть, что с животом, но Басмач не дал, вжался в снег.

— Я виноват, мужики, — признался дядя Леня. — Думал, наповал…

— А что ты? — гремел дядя Федор. — Все рты разинули, обрадовались… Еще пацана в берлогу загнали… Володька! — закричал он. — Брось ты его, не догонишь!