Томас Гунциг - 10000 литров чистого ужаса

Тина, как всегда, ответила, что не желает спать с ним в одной кровати. Что, во-первых, это неприлично, а во-вторых, он слишком грязен и было бы неплохо ему принять душ, а еще лучше ванну, да полежать в ней часа два, не меньше, иначе грязь въестся глубоко в кожу и никогда не отмоется. Эд в ответ опять занес кулак, и тогда Тина рассердилась не на шутку и огрела его по голове деревянной штуковиной, на которую она ставила посуду сушиться.

Эд, переставший было плакать, опять заплакал и ушел в подвал к своим «гадким вещам». Тина была очень сердита и сказала ему, что мама и папа, будь они живы, ни за что бы не позволили держать такую мерзость в подвале.

Спускаясь в подвал, Эд больно ломал пальцы, чтобы не думать о маме и папе. А потом Эд пришел и нашел свои «гадкие вещи».

И немного поиграл с ними.

Если не считать водонагревателя на кухне и почти новенького холодильника, в доме ничего не изменилось. Сплошное дерево, попросту, без затей: стены и потолок из пригнанных друг к другу сосновых дощечек, дубовый паркет; от всего этого в доме держался слабый, но стойкий запах смолы, к которому не сразу привыкнешь. Все та же разномастная мебель, тетины приобретения с окрестных блошиных рынков — она явно питала слабость к цветочным узорам и расписному дереву. Старый диван стоял на прежнем месте, только оранжевая обивка совсем выгорела и стала блекло-серой. Было чисто. Тетя Мишлин, видимо, наняла кого-то убрать в доме перед их приездом.

Размещались долго — все из-за этой дурищи Кати, которая все время «лезла в бутылку». Сначала она нудила, чтобы им с Джей-Си отдали спальню наверху в конце коридора, оттуда, мол, вид лучше. Потом, когда ей пошли навстречу, закапризничала: видите ли, «в этой комнате холодина, дует, ей нельзя здесь спать, потому что она подвержена отитам». Пришлось Марку с Иваной, хотя они уже устроились в первой спальне, перетаскивать вещи. Они не возражали, но Патрис видел, что у Иваны так и вертится на языке ядовитое замечание. Себе Патрис оставил диван в гостиной.

Когда все расположились, уже стемнело — сумерки сгустились незаметно, как фондю на медленном огне. Ночная живность взяла первые аккорды, но их вскоре заглушил голос Мэрилина Мэнсона, которого Джей-Си врубил на своем mp3-плеере, подключенном к мощным стереоколонкам. Вопрос об ужине стоял часов с четырех, и после битого часа споров решили, что каждый готовит для себя что хочет и когда хочет, при одном условии — мыть за собой посуду; запасы постановили не экономить, «а если будет охота, можно как-нибудь и поесть всем вместе…» Иначе говоря, ничего толком не решили.

Около восьми все сидели за столом. Джей-Си запивал пивом чипсы «Прингл», Кати крутила в руках блестящую упаковку от чего-то «обогащенного протеинами», а Марк, Ивана и Патрис с трудом доедали полкастрюли макарон с маслом и кусочками бекона, которые вздумалось приготовить Марку.

— Слушай, Патрис, а твоей тете зачем этот дом? — спросил Джей-Си. — Она что, с любовниками здесь уединяется?

Патрис покраснел, сам не зная, почему. Скорее всего, его покоробил такой тон в отношении тети, которая в этот час, должно быть, спала под действием тройной дозы гамма-гидроксибитурической кислоты или флунитразепама, прописанных врачом клиники, где ее держали уже больше десяти лет. Никто об этом не знал, и рассказывать ему не хотелось.

— Да низачем. Наверно, она просто любила эти места, во всяком случае, была к ним привязана, вот и не хочет его запускать. Два-три раза в год приезжают люди из ремонтной фирмы, делают необходимые работы. И уборщица приходит раз в месяц…

— А ты часто здесь бываешь? — с брезгливой гримаской спросила Кати. — Для любителей «назад к природе» самое место: пещерные условия, даже мобильная сеть не ловится.

Патрис полил макароны кетчупом и задумчиво посмотрел на красноватое месиво в своей тарелке.

— Да я здесь вообще не бываю. Был только один раз, в детстве, но… Потом родители не хотели больше сюда приезжать… А насчет сети — говорят, тут поблизости собираются строить ретрансляционную антенну… В скором времени…

Кати издала звук, похожий на квохтанье водяной курочки.

— А почему не приезжали-то больше? С соседями не поладили?

Патрис поморщился: Кати была совершенно невыносима. Она переоделась в стоивший, надо полагать, целое состояние светлый пуловер, под которым просвечивал лифчик из какой-то синтетики, тонюсенькой, как папиросная бумага. Обидно все-таки, что таким роскошным телом управляет крошечный мозг злобного грызуна.