Томас Гунциг - 10000 литров чистого ужаса

— Стой здесь, — сказал он ей. — Я пойду.

— Не строй из себя мачо, я с тобой!

Марк и Ивана углубились на несколько метров в лес. Благодаря фарам все было видно почти как днем, но мощный косой луч удлинял тени и искажал очертания деревьев и кустов.

Они углубились еще немного и обнаружили кровавые следы.

Первым их заметил Марк. Несколько темных, липких пятен на ковре из опавшей листвы.

— Смотри! — произнес Марк севшим голосом.

— Что это?

У Марка сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Дело принимало серьезный оборот, и ему это совсем не нравилось. Казалось, будто он ухнул в глубокую яму.

— Это кровь.

— Ты уверен?

— Уверен. У меня отец охотник, я такие пятна видел миллион раз.

— Может, это от раненого зверя… — начала Ивана, но Марк перебил ее.

— Откуда я знаю? Но ничего хорошего в этом нет, — хмуро бросил он и позвал: — КАТИ! ДЖЕЙ-СИ!

Ивана посмотрела на него так, будто он спятил. После долгой паузы она взяла его за руку.

— Перестань. Успокойся. Может, это зверь, а может, и нет…

Марк глубоко вздохнул.

— Надо пойти по этим следам. Мне нужен фонарик и рулон туалетной бумаги. Отец так выслеживал подранков.

— Тебе в детстве скучать не приходилось, как я посмотрю.

— Я ненавижу охотников. Пожалуйста, сбегай в дом и разбуди Патриса, он должен знать, где найти еще фонарик. Принеси неначатый рулон туалетной бумаги или бумажное полотенце. Я подожду здесь — вдруг Джей-Си или Кати отзовутся.

— Ты останешься совсем один?

— Да, иди, пожалуйста. Скорее…

— А если здесь опасно?

Марк пожал плечами, стараясь показать, что ничего не боится, но в его взгляде Ивана прочла страх. Когда она уже бежала к дому, Марк окликнул ее:

— Ивана! Захвати мою куртку и… и арбалет…

Ивана махнула рукой и со всех ног припустила к дому, оставив Марка один на один с ночным лесом.

Футболка на нем была явно не по погоде. Ледяная сырость проникала под тонкий хлопок неприятным ознобом. Марк вспомнил, как не раз выслеживал дичь на охоте с отцом. Он пригнулся и окинул взглядом кусты вокруг на уровне пояса — там, где чаще всего ломаются веточки, выдавая присутствие животного или человека. Ничего особенного он не увидел и со вздохом выпрямился. До отца ему было далеко, тот наверняка сумел бы определить, в каком направлении ушел обладатель этой крови и даже сколько он весит. Марк пожал плечами. Он любил отца, но ненавидел эту его страсть к травле и смерти.

Он совсем замерз, к тому же назревала необходимость сходить по малой нужде, и тут вдруг послышался бесконечно жалобный стон, вызвавший в нем мощный приток адреналина.

— Кто здесь?

Марк пошел на стон и чуть не споткнулся о какую-то темную кучу.

— Черт! — выругался он.

На земле лежал Джей-Си. С разбитым лицом, весь в крови и грязи, облепленный листьями, насквозь мокрый, замерзший до такой степени, что не мог разжать челюсти, — но живой.

Марк услышал шаги — это возвращалась Ивана. Он окликнул ее:

— Иди сюда! Кажется, дела плохи. С ними что-то случилось.

Джей-Си у него на руках задрожал еще сильней.

Первое, что осознала Кати — что ей тепло и это, в общем, приятно.

Второе — что она лежит на чем-то твердом и не очень удобном.

Третье — что она не может двигаться и от этого немного страшновато.

Открыв глаза, она осознала четвертое — что понятия не имеет, где находится.

Пятое — что она лежит голая.

Шестое — что у нее ужасно болит голова и от этой боли, похоже, что-то замкнуло в ее краткосрочной памяти.

Седьмое — она увидела, что на нее смотрят.

И тут последние события вспомнились сами собой.

Она стояла в дверях, а Джей-Си уходил в лес. Вид у него был недовольный, но это ее мало волновало. Она знала, что права и что точно кого-то видела. Знала, что не уснет, если не узнает, кто это был. Она скоро потеряла Джей-Си из виду и так же скоро почувствовала себя скверно — одна на пороге, окутанная сырым дыханием ночного леса.

Кати не выносила одиночества. Одиночество действовало на нее, как зеркало, в котором она видела свое отражение. Это отражение ей не нравилось. Когда рядом не было подружек, с которыми можно «потрепаться», и парней, которые пялили на нее глаза, все ее убожество всплывало из потаенных глубин. Она понимала, что ей никогда не стать хорошим психологом, да и все равно никак не могла заставить себя заинтересоваться учебой. Хуже того… Ее вообще ничто не интересовало. Даже секс — и тот уже немного прискучил. Она словно отрывалась мало-помалу от собственной жизни, не зная, куда этот отрыв ее приведет. Оставаясь одна, она чувствовала себя несчастной и неизменно задавалась вопросом, когда же это началось. Трудный вопрос. У нее были добрые и любящие родители. Она выросла в прекрасном доме, в богатом, благополучном квартале. Ходила в хорошую школу, ей без счета оплачивали все прихоти, путешествия, наряды. Два ее брата шли по жизни с блеском, а она… Мало-помалу она поняла, что с ней что-то не так. У нее начались приступы беспричинной тревоги. Это могло случиться где угодно и когда угодно: ей не хватало дыхания, спазмы скручивали желудок и накатывала тяжелая, мучительная тоска вперемешку с необъяснимым, беспричинным страхом… Мало-помалу ее жизнь словно накрыло серой пеленой, но видела ее Кати, только когда оставалась одна. Поэтому она старалась как можно чаще выходить на люди, забывалась в бесконечных вечерах на крутых дискотеках, куда водили ее друзья, пила, курила и нюхала все, что ей предлагали: кокаин, экстази, косяки, спиртное. До встречи с Джей-Си она спала со всеми подряд, это был лучший способ не оставаться одной, но со временем заметила, что на нее начинают посматривать косо. Давая всем без разбора, она мало-помалу создала себе «репутацию» и поняла, что в конечном итоге все от нее отвернутся. Тогда, чтобы не остаться одной, Кати «обзавелась другом» в лице Джей-Си, и вопрос «репутации» был более-менее решен. Но одиночество грозило ей все так же часто. И страх перед ним стал постоянным. Однажды она попыталась заговорить об этом с Джей-Си, но он сказал что-то вроде: «Готово дело, начинается нудёж», и ей пришлось заткнуться.