Виктор Пелевин - Чапаев и Пустота

Шурик сделался еще тоньше, вертлявей и страшнее. Он походил на сколоченный из дрянных досок каркас, на который много лет назад повесили сушить какое-то тряпье и забыли, а в этом тряпье непостижимым образом затеплилась жизнь, да так утвердилась, что многому вокруг пришлось потесниться. В целом он мало походил на живое существо и из-за своего кашемирового бушлата больше всего напоминал электрифицированное чучело матроса.

С Володиным никаких резких изменений не произошло. Невидимый резец словно бы стесал все острые углы и неровности его материальной оболочки, оставив только мягкие и плавные переходящие друг в друга линии. Его лицо стало немного бледнее, а в стеклах очков отражалось чуть больше искр, чем летело от костра. Его движения тоже приобрели закругленную плавность и точность – словом, по многим признакам было видно, что человек ест грибы далеко не в первый раз.

– Уй, круто, – нарушил тишину Шурик, – ну круто! Коль, ты как?

– Никак, – сказал Колян, не открывая спекшихся глаз. – Огоньки какие-то.

Шурик повернулся к Володину и, после того, как вызванные его резким движением колебания эфира утихли, сказал:

– Слышь, Володин, а ты сам-то знаешь, как в этот вечный кайф попасть?

Володин промолчал.

– Не, я все понял, – сказал Шурик. – Типа я понял, почему не знает никто и почему базарить про это нельзя. Но мне-то скажи, а? Я же не лох. Буду себе тихо переться на даче, и все.

– Брось ты, – сказал Володин.

– Нет, ты мне что, в натуре не веришь? Думаешь, проблемы будут?

– Да нет, – сказал Володин, – не думаю. Только ничего хорошего из этого не выйдет.

– Ну давай, – сказал Шурик, – не мурыжь.

Володин снял очки, аккуратно протер их краем рубашки и опять надел.

– Тут самое главное понять надо, – сказал он, – а как объяснить, не знаю… Ну вот помнишь, мы про внутреннего прокурора говорили?

– Помню. Это который за беспредел повязать может. Как Раскольникова, который бабку завалил. Думал, что его внутренний адвокат отмажет, а не вышло.

– Точно. А как ты думаешь, кто этот внутренний прокурор?

Шурик задумался.

– Не знаю… Наверно, я сам и есть. Какая-то моя часть. Кто ж еще.

– А внутренний адвокат, который тебя от него отмазывает?

– Наверно, тоже я сам. Хотя странно как-то выходит, что я сам на себя дело завожу и сам себя отмазываю.

– Ничего странного. Так всегда и бывает. Теперь представь, что этот твой внутренний прокурор тебя арестовал, все твои внутренние адвокаты облажались, и сел ты в свою собственную внутреннюю мусарню. Так вот, вообрази, что при этом остается кто-то четвертый, которого никто никуда не тащит, кого нельзя назвать ни прокурором, ни тем, кому он дело шьет, ни адвокатом. Который ни по каким делам никогда не проходит – типа и не урка, и не мужик, и не мусор.

– Ну представил.

– Так вот этот четвертый и есть тот, кто от вечного кайфа прется. И объяснять ему ничего про этот кайф не надо, понял?

– А кто этот четвертый?

– Никто.

– Его как-нибудь увидеть-то можно?

– Нет.

– Ну может не увидеть, а почувствовать хотя бы?

– Тоже нет.

– Так выходит, его и нет на самом деле?

– На самом деле, если хочешь знать, – сказал Володин, – этих прокуроров и адвокатов нет. Да и тебя, в сущности, тоже. Уж если кто-то и есть, так это он.

– Не въезжаю я в твой базар. Ты лучше объясни, что делать надо, чтобы в вечный кайф попасть.

– Ничего, – сказал Володин. – В том-то все и дело, что ничего делать не надо. Как только ты что-нибудь делать начинаешь, сразу дело заводится, верно? Так?

– По понятиям вроде так.

– Ну вот. А как дело завели, так сразу – прокуроры, адвокаты и все такое.

Шурик замолчал и сделался неподвижен. Одушевлявшая его энергия мгновенно перешла к Коляну, который вдруг словно пробудился – открыв глаза, он пристально и недружелюбно посмотрел на Володина и оскалился, блеснув палладиевой коронкой.

– А ты, Володин, нас тогда нагрузил про внутреннего прокурора, – сказал он.

– Это почему? – удивленно спросил Володин.

– А потому. Мне потом Вовчик Малой книгу одну дал, где все про это растерто, хорошо растерто, в натуре. Ницше написал. Там, сука, витиевато написано, чтоб нормальный человек не понял, но все по уму. Вовчик специально одного профессора голодного нанял, посадил с ним пацана, который по-свойски кумекает, и они вдвоем за месяц ее до ума довели, так чтоб вся братва прочесть могла. Перевели на нормальный язык. Короче, этого твоего внутреннего мента грохнуть надо, и все. И никто тогда не заберет, понял?