Виктор Пелевин - День бульдозериста

… – Какого молота ты там высерпить хочешь?

Иван поднял глаза. Валерка и Петр напряженно глядели на него. Тут он вдруг понял, что уже минут пять в комнате стоит полная тишина, и отложил журнал.

– Да тут интересно очень, – сказал он, на всякий случай поднося руку к карману, где лежал пистолет. – Философ Бердяев.

– И чего же? – странно улыбаясь, спросил Петр. – Чего пишет?

– Есть у него одна мысль ничего. О том, что психический мир коммуниста резко делится на царство света и царство тьмы – лагери Ормузда и Аримана. Это в общем манихейский дуализм, пользующийся монистической до…

Удара табуреткой в лицо Иван даже не почувствовал – догадался, что получил именно табуреткой, когда увидел с пола, как Петр с этим инструментом в руке делает к нему медленный шаг. Сзади Петра так же медленно пытался остановить Валерка – и успел. Иван потряс головой и вытащил из кармана пистолет. В следующий момент в него попала табуретка, метко пущенная Петром, пистолет отлетел в угол, тихонько хлопнул, и на потолке появилась заметная выщербина. На пол посыпалась штукатурка.

– Под блатного косит, ударник, – сказал растерявшемуся Валерке Петр, нагибаясь за пистолетом. – Я полтора года сидел, музыку эту знаю. Сейчас, – повернулся он к Ивану, – будет тебе эпифеномен дегуманизации. Аккордеоном по трудильнику.

Он потянулся к футляру.

– Смотря на какую зарплату, – говорил Иван, прижимая к углу рта скомканный носовой платок, – и смотря какую машину. Зря вы думаете, что у вас тут царство тьмы, а у нас – царство света. У нас тоже… Негры всякие бездомные… СПИД разносят…

Ничего, кроме каких-то обрывков из телепередачи «Камера смотрит в мир», Ивану не вспомнилось, но этого было достаточно. Валерка с Петром слушали открыв рты – и Ивану даже не хотелось вставать из-за стола. Но было уже пора.

– Ты им скажи там, – говорил Валерка, пока Иван надевал ватник, – что мы люди незлые. Тоже хотим, чтоб над головой всегда было мирное небо. Хотим спокойно себе трудиться, растить детей… Ладно?

– Ладно, – отвечал Иван, пряча пистолет в футляр с рацией и аккуратно защелкивая никелированные замки, – обязательно скажу.

– И еще скажи, – говорил Петр, идя с ним по коридору с одинаковыми резиновыми половиками перед каждой дверью, – что наш главный секрет – не в бомбах и самолетах, а в нас самих.

– Скажу, – обещал Иван, – это я понял.

– Возьми журнал, – сказал Петр в дверях, – в дороге почитаешь.

Иван взял. Потом обнялся на прощание с Петром и притихшим Валеркой и, не оборачиваясь, вышел на улицу. За ним щелкнула дверь. Он спустился вниз, вышел на улицу и глубоко вдохнул воздух, пахнущий мазутом и сырыми досками. В небе ало сверкнуло – Иван шарахнулся было к подъезду («Неужто?» – мелькнула мысль), но сообразил, что это салют.

– Ур-а-а-а! – нестройно закричали на улице. – Ур-а-а-а!

– Ура-а-а! – закричал Иван.

В небе разорвалась новая пачка ракет, и все опять осветилось – желтые заборы, желтые трехэтажки, желтые полосы не то дыма, не то тумана в близком косматом небе. Издалека-издалека долетел тревожный и протяжный механический вой – словно напоминало о себе что-то огромное и ржаво-масляное, требуя внимания от людей, а может быть – просто поздравляя их с праздником. Потом все стало зеленым.

Иван зашагал к вокзалу.