Виктор Пелевин - Generation П

В раздевалке раздался тихий хруст, и Татарский поморщился.

– Меня тоже когда-нибудь задушат? – спросил он.

Фарсейкин пожал плечами:

– Мужья великой богини, как ты понял, иногда меняются. Но это часть профессии. Если не наглеть, то вполне можно дотянуть до старости. И даже на пенсию выйти. Ты, главное, если сомневаешься в чем, сразу ко мне. И советы мои слушай. Первый будет такой: ты, когда к Азадовскому в кабинет переедешь, убери этот ковер прококаиненный. А то по городу слухи ходят, какие-то совершенно левые люди на прием ломятся. Зачем нам это?

– Ковер-то я уберу. А вот как мы всем остальным объясним, что я в его кабинет переезжаю?

– Им ничего объяснять не надо. Все сами понимают. Других у нас не держат.

Из раздевалки выглянул Малюта, который уже успел переодеться. Он на секунду поднял глаза на Татарского, сразу же отвел их и протянул Фарсейкину мобильный телефон Азадовского.

– Выкатывать? – деловито спросил он.

– Нет, – сказал Фарсейкин, – закатывать. Чего глупые вопросы задаешь?

Дождавшись, пока металлический гул в длинной норе коридора стихнет, Татарский тихо спросил:

– Фарсук Карлович, скажите мне по секрету…

– Да?

– Кто всем этим на самом деле правит?

– Мой тебе совет – не суйся, – сказал Фарсейкин. – Дольше будешь живым богом. Да я, если честно, и сам не знаю. А столько лет уже в бизнесе.

Он подошел к стене за алтарем, открыл ключом потайную маленькую дверцу и, нагнувшись, вошел внутрь. За дверцей зажегся свет, и Татарский увидел большую машину, похожую на раскрытую черную книгу с двумя вертикальными цилиндрами из матового стекла по краям. На черной плоскости, повернутой к Татарскому, белело слово «Compuware» и незнакомый символ, а перед машиной стояло кресло вроде зубоврачебного с ремнями и фиксаторами.

– Что это? – спросил Татарский.

– 3D-сканер.

– Зачем?

– Снимем с тебя облачко.

– А без этого нельзя?

– Никак. По ритуалу ты становишься мужем великой богини только после того, как тебя оцифруют. Превратят, так сказать, в визуальный ряд.

– И что, потом во все клипы и передачи будут вставлять? Как Азадовского?

– Это твоя главная сакральная функция. У богини действительно нет тела, но есть нечто, что заменяет ей тело. По своей телесной природе она является совокупностью всех использованных в рекламе образов. И раз она являет себя посредством визуального ряда, ты, чтобы стать богоподобным, тоже должен быть преображен. Тогда вы будете иметь возможность мистически слиться. Собственно, ее мужем станет именно твоя 3D-модель, а сам будешь как бы… регент, что ли. Иди сюда.

Татарский нервно поежился, и Фарсейкин засмеялся:

– Да не бойся ты. Это не больно, когда сканируют. Как в ксероксе, только крышкой не закрывают… Пока что не закрывают… Да ладно, шучу, шучу. Давай быстрее, а то нас наверху ждут. Торжественный вечер – твоя, так сказать, презентация. Расслабишься в узком кругу.

Татарский последний раз посмотрел на базальтовую плиту с собакой и богиней и решительно нырнул в дверцу, за которой ждал Фарсейкин. Стены и потолок комнатки были выкрашены в белый цвет, и она была почти пуста – кроме сканера, в ней помещались стол с панелью управления и несколько картонных ящиков от какой-то электроники у стены.

– Фарсук Карлович, вы слышали про птицу Семург? – спросил Татарский, садясь в кресло и укладывая руки на подлокотники.

– Нет. А что это за птица?

– Была такая восточная поэма, – сказал Татарский, – я ее сам не читал, слышал только. Про то, как тридцать птиц полетели искать своего короля Семурга, прошли через много разных испытаний, а в самом конце узнали, что слово «Семург» означает «тридцать птиц».

– Ну и что? – спросил Фарсейкин, втыкая черный штепсель в розетку.

– Да так, – сказал Татарский. – Я вот подумал, а может, наше поколение, которое выбрало «Пепси», – вы ведь тоже в молодости выбрали «Пепси», да?

– А что делать-то было, – пробормотал Фарсейкин, щелкая переключателями на панели.

– Ну да… Мне одна довольно жуткая мысль пришла в голову – может быть, все мы вместе и есть эта собачка с пятью лапами? И теперь мы, так сказать, наступаем?

Фарсейкин, поглощенный своими манипуляциями, явно пропустил эти слова мимо ушей.

– Так, – сказал он, – сейчас замри и не моргай. Готов?

Татарский сделал глубокий вдох.

– Готов, – сказал он.

Машина зажужжала, и белые матовые лампы по ее краям зажглись ослепительным светом. Конструкция, похожая на раскрытую книгу, стала медленно поворачиваться вокруг оси, в глаза Татарскому ударил белый луч, и на несколько секунд он ослеп.