Виктор Пелевин - Generation П

– Где? – спросил Татарский, но в этот момент у него в кармане зазвонил мобильный телефон, и он поднял ладонь, останавливая разговор. В трубке громко играла музыка и слышались невнятные голоса.

– Ваван! – прорвался сквозь музыку голос Морковина. – Ты где? Ты живой?

– Живой, – ответил Татарский. – Я в Расторгуеве.

– Слушай, – жизнерадостно продолжал Морковин, – мудаков этих отпиздили, сейчас, наверно, в тюрьму отправим, дадим лет по десять. Азадовский после допроса так смеялся, так смеялся! Он сказал, что ты ему весь стресс снял. В следующий раз орден получишь вместе с Ростроповичем. За тобой тачку прислать?

«Не, не уволят, – подумал Татарский, чувствуя, как приятное тепло распространяется по телу от сердца. – Точно не уволят. И не грохнут».

– Спасибо, – сказал он. – Я домой поеду. Нервы никуда.

– Да? Могу понять, – согласился Морковин. – Езжай, лечись. А я пойду – тут труба вовсю зовет. Только завтра не опаздывай – у нас очень важное мероприятие. Едем в Останкино. Там, кстати, посмотришь коллекцию Азадовского. Испанское собрание. Все, до созвона.

Спрятав телефон в карман, Татарский обвел комнату отсутствующим взглядом.

– Меня, значит, за хомячка держат, – сказал он задумчиво.

– Что?

– Неважно. О чем ты говорил?

– Если коротко, – продолжал Гиреев, – вся так называемая магия телевидения заключается в психорезонансе, в том, что его одновременно смотрит много народу. Любой профессионал знает, что если ты уж смотришь телевизор…

– Профессионалы, я тебе скажу, его вообще никогда не смотрят, – перебил Татарский, разглядывая только что замеченную заплату на штанине собеседника.

– …если ты уж смотришь телевизор, то надо глядеть куда-нибудь в угол экрана, но ни в коем случае не в глаза диктору, иначе или гастрит начнется, или шизофрения. Но надежнее всего перевернуть, вот как я делаю. Это и значит не идти в ногу. А вообще, если тебе интересно, есть пятый буддийский способ смотреть телевизор, высший и самый тайный…

Часто бывает – говоришь с человеком и вроде нравятся чем-то его слова и кажется, что есть в них какая-то доля правды, а потом вдруг замечаешь, что майка на нем старая, тапки стоптанные, штаны заштопаны на колене, а мебель в его комнате потертая и дешевая. Вглядываешься пристальней, и видишь кругом незаметные прежде следы унизительной бедности, и понимаешь, что все сделанное и передуманное собеседником в жизни не привело его к той единственной победе, которую так хотелось одержать тем далеким майским утром, когда, сжав зубы, давал себе слово не проиграть, хотя и не очень еще ясно было, с кем играешь и на что. И хоть с тех пор это вовсе не стало яснее, сразу теряешь интерес к его словам, и хочется сказать ему на прощание что-нибудь приятное и уйти поскорей и заняться, наконец, делами.

Так действует в наших душах вытесняющий вау-фактор. Но Татарский, попав под его неощутимый удар, не подал виду, что разговор с Гиреевым перестал быть ему интересен, потому что в голову ему пришла одна мысль. Подождав, пока Гиреев замолчит, он потянулся, зевнул и как бы невзначай спросил:

– Слушай, кстати, – а у тебя мухоморы еще остались?

– Есть, – сказал Гиреев, – только я с тобой не буду. Извини, конечно, но после того случая…

– А мне дашь?

– Почему нет. Только здесь не ешь, очень тебя прошу.

Встав со стула, Гиреев открыл покосившийся настенный шкаф и вынул оттуда газетный сверток.

– Здесь как раз дозняк. Ты где собираешься, в Москве?

– Нет, – ответил Татарский, – в городе меня колбасит. Я в лес пойду. Раз уж выбрался на природу.

– Правильно. Подожди, я тебе водки отолью. Смягчает. Чистяком-то сильно по мозгам дать может. Да ты не бойся, не бойся, у меня «Абсолют» есть.

Подняв с пола пустую бутылочку от «Хеннесси», Гиреев отвинтил пробку и стал осторожно переливать туда водку из литровой бутылки «Абсолюта», которая действительно нашлась у него в том же шкафу, где лежали грибы.

– Слушай, ты как-то с телевидением связан, – сказал он, – тут про вас анекдот ходил хороший. Слышал про минет с песнями в темноте?

– Это там, где мужик включает свет и видит, что он один в комнате, а на тумбочке у стены стеклянный глаз? Знаю. На работе самый модный. Как ты, кстати, полагаешь, этот глаз и тот, что на долларе, – один и тот же? Или нет?

– Не задумывался, – сказал Гиреев. – А что это ты записываешь? Как телевизор смотреть?

– Нет, – сказал Татарский, – мысль одна по работе.

Идея плаката, – записал он в свою книжечку. – Грязная комната в паутине. На столе самогонный аппарат, у стола алкоголик в потрепанной одежде (вариант – наркоман, фильтрующий мульку), который переливает полученный продукт из большой бутылки «Абсолюта» в маленькую бутылочку из-под «Хеннесси». Слоган: