Элисабет Рюнель - Серебряная Инна

Но идти целый километр в темноте до дороги — это пугало еще больше. Я боялась столкнуться в темноте с хищными дикими зверями. Ночной лес — не место для человека. Мы, люди, — дневные звери. У нас не такие чувствительные носы, и мы не умеем видеть в темноте. Но где тогда мое место? Мое племя? Шлагбаум, на который я опиралась, был моей единственной связью с остальными людьми. Я знала, что в паре сотне метров по дороге в сторону деревни стоял заброшенный дом. И мне не оставалось ничего иного, как добраться до него и заночевать там, преодолев страх.

Оставив заграждение позади, я бросилась бежать в пустоту. Вскоре мне на глаза попалась тропинка, ведущая через лес к хутору. Перед тем как свернуть на нее, я сняла рюкзак и, вытащив оттуда яблоко со спичками, повесила на ветку так, чтобы его было видно с дороги. Это была моя единственная надежда на то, что ты будешь меня искать. И хотя я явно шла в неверном направлении — на север вместо юго-востока, мне все равно хотелось надеяться на то, что ты меня ищешь по всему Хохаю.

Мне страшно было поднять глаза на дом. Он стоял в полутьме с заколоченными слепыми окнами. Чуть ниже был полуразрушенный хлев. Дверь, ведущая в него, отвалилась, и темнота манила меня зайти внутрь. Я долго колебалась. Крепко сцепив руки, я пару раз стукнулась о них лбом. Потом наконец решилась и, сделав глубокий вдох, вошла внутрь.

Я оказалась в небольшой комнатке, похожей на сени. В комнатке, в которой кто-то когда-то жил и которую покинул, ничего не взяв с собой. Там стояли кровать, небольшой стол и еще какая-то мебель, которую трудно было разобрать в темноте.

Будь в ту ночь ты со мной, мне не было бы так страшно. Так я думала, лежа на жесткой узкой кровати. Господи, как же мне было страшно. Я боялась темноты, боялась, что она схватит меня своими когтистыми лапами, боялась ее огромного бесформенного тела, способного причинить мне вред.

Это была долгая ночь. Если я и заснула на пару минут, то я этого не помню. Нет, мне не верилось, что кто-то вломится в этот заброшенный хлев. Слишком мала была вероятность. Нет, я не боялась ни людей, ни медведей, я боялась темноты, боялась этого места и чувства полного одиночества, которое охватывало меня. Я лежала на боку, подтянув колени к груди и стараясь не шевелиться, чтобы старая расшатанная кровать случайно не скрипнула.

Подкрался рассвет со своим серым, как у страха, светом. Он подкрался на мягких волчьих лапах, и комната, в которой я нашла пристанище, начала приобретать очертания. Стол посреди комнаты оказался затянут одеялом из пыльной паутины лет, дней, минут, под которой угадывались гребень, чашка, блюдце, какие-то банки. Бесформенные предметы, застывшие во времени.

Комната перед моими глазами была нарисована серо-коричневыми красками, и очертания всех предметов плавно перетекали одно в другое, словно желая слиться в единое целое. Словно контуры всех предметов под полупрозрачной сетью из времени и забывчивости стерлись и побледнели. Старое пальто, все в дырах, висело на гвозде на стене. В углу — скукожившиеся от времени и побелевшие старые кожаные сапоги, когда-то принимавшие форму ноги покинувшего их хозяина. Повсюду валялись вещи, которые сложно было узнать, — ржавый эмалированный ночной горшок, развалившийся, когда я коснулась его ногой, старая соломенная шляпа. Все было хрупким и полуистлевшим.

Я пошевелилась на кровати, но не стала вставать. Я ждала, когда наступит настоящее, безусловное утро, чтобы можно было спокойно выйти на улицу из этого мира знаков и следов, окружавшего меня. От голода я набросилась на несчастное яблоко и съела его так быстро, что желудок взбунтовался газами. Тишину комнаты нарушило громкое урчание. Но больше, чем есть, мне хотелось быть с тобой. Тоска по тебе причиняла мне физическую боль. Ночью я несколько раз молилась Богу, прося, чтобы ты меня нашел. Меня преследовали ужасные видения, в которых тебя затягивало в предательскую трясину. Ты пытался зацепиться руками за что-то, однако чем больше ты трепыхался, тем глубже тебя засасывало. И я слышала свой голос, но как будто принадлежавший другому человеку, чужой незнакомый голос, шепчущий: «Нет, нет».

Свет медленно просачивался сквозь засиженное мухами окошко. Через него я увидела тебя еще до того, как ты добрался до заколоченного жилого дома. Твои шаги, твои движения между деревьев, потом твое лицо, когда ты подбежал ближе, теперь я ясно различала все черты, и я вздрогнула, как от сильного порыва ветра, как от первой ноты органа. Я не могла пошевелиться, не могла подняться тебе навстречу. Слезы хлынули из глаз горячей волной. Я сидела, онемев от невыносимого счастья, и ждала тебя.