Элисабет Рюнель - Серебряная Инна

— Инна, — ответила она, не отрывая взгляда от узла, который положила на прилавок.

— Ах да, точно Инна!

Дверь скрипнула, и вошел Соломон.

— День добрый, — поприветствовал он хозяина.

— И тебе день добрый, Соломон, — отозвался Улофссон. — Ты глянь, какие у нас важные гости. Девица из Наттмюрберга в лавку пожаловала.

Он усмехнулся. Инна покраснела. Ее смутило такое внимание. И почему он не спрашивает, что в узле.

— Вот оно как, — протянул Соломон. — А старик, он еще жив?

— Да, — ответила Инна.

— Он тут бывает временами, я его видел.

Инна начала неуверенно развязывать узел.

— Ага, что ты с собой принесла?

Инна выложила в ряд бруски масла и головки сыра, украшенные звездочками.

Улофссон вздохнул:

— Я уже говорил твоему отцу много раз. С этими товарами нужно в Ракселе. Здесь люди сами делают сыр с маслом. Ну, может, пару и удастся продать.

Инна растерянно уставилась на него, не зная, что сказать.

— Вы не хотите.

— Ну. — Он почесал подбородок, бросив взгляд в сторону Соломона. — Я завтра собираюсь в Ракселе, могу прихватить их с собой и продать, но это будет уже другая цена, понимаешь? Тебе продукты нужны?

— Да, — шепнула Инна.

— Сейчас поглядим.

— Не жадничай, Улофссон, — сказал Соломон, улыбаясь девушке.

Улофссон сердито посмотрел на него, но ничего не ответил.

— Можно мне без очереди купить цепь? — осведомился Соломон.

— Спроси у девушки.

Инна робко кивнула. Все было совсем не так, как она себе представляла. Она понятия не имела, о чем они говорили и что она делала не так. А что, если он заговорит о «делах», которые там у них были с Кновелем?

— Я куплю еще головку этого сыра, — добавил Соломон, забирая цепь. — Сколько возьмешь за этот? — спросил он, показывая на понравившуюся ему головку и улыбаясь Инне.

— Это сыр для кофе, — пояснила она.

— Вот оно как! Порадую домашних новым сыром. Здесь мало кто знает, как делать настоящий сыр. Так что не продешеви с ним.

Инна снова покраснела.

— Конечно, — засуетился Улофссон, — ты прав. Сыры из Наттмюрберга самые лучшие. Это за масло я переживаю. В Крокмюре масло никому не нужно. Итак, что у нас получилось. Девять твердых сыров, пять мягких козьих, десять из коровьего молока... и масло.

Соломон ушел. Улоффсон все записал в книгу, а Инна стала рассматривать товары.

— Итак, — протянул Улофссон, — я списал вам двадцать две кроны и восемьдесят пять эре с вашего долга в сорок четыре кроны и три эре. Так что ты сполна получила за сыр и масло. Без обмана. Можешь передать Кновелю, что все в порядке.

— Я хотела купить продуктов, — сказала Инна.

— Пожалуйста.

— Два кило гороха, три кило сахара.

Улофссон все взвесил и поставил перед ней пакеты.

— Два кило пшенной крупы, кило бекона.

В лавку зашли люди. Они бросали на Инну удивленные взгляды.

— Кофе для Наттмюрберга? — поинтересовался Улофссон так, чтобы всем было понятно, кто к нему пришел.

— Кило. Самого дешевого, — ответила Инна.

— Хорошо.

Улофссон насыпал кофе и еще завернул несколько карамелек в кулек.

Только сейчас Инна почувствовала, как голодна. При виде еды в животе у нее заурчало, да так громко, что слышно было на всю лавку. Она робко подняла глаза на лавочника.

— И кружочек колбасы, — выдавила из себя Инна.

Он отрезал кусочек.

— Это подарок, — сказал Улофссон. — Давно мы не виделись. И карамельки на обратную дорогу.

— Большое спасибо, — пробормотала Инна. — Спасибо!

Она сложила покупки в узел и, опустив глаза, пошла прочь из лавки. Все равно она никого тут не знала. Ни одного знакомого по школе лица. Да и было это так давно, что Инна уже все успела позабыть. Выйдя на улицу, девушка глубоко вздохнула. Она стояла на солнце и думала о том, что здесь совсем чужая.

Перед домом была скамья, на которую Инна опустилась, подставив лицо солнечному свету. Солнце согревало лицо, мимо шли люди, в отдалении слышались стук молотков, лай собак и визг пилы. Инна зажмурилась и внезапно остро — острее, чем за все эти годы, — ощутила тоску по Хильме. И там, за зажмуренными веками, на красном фоне она увидела мамино лицо. Оно как вода колебалось между памятью и забытьем. Инна скорее чувствовала присутствие Хильмы, чем видела ее. Взгляд, которым мать на нее смотрела, ее лицо, проворные движения рук. Наверно, от потери этого взгляда ей было тяжелее всего. Чувство утраты человека, который тебя видел, ни с чем не сравнится. Это все равно что лишиться себя самого. Стереть свое изображение с общей картины мира. Инна искала глазами мамин взгляд, взгляд, который ее оберегал и успокаивал. Внутри у нее все скрутило от голода и от тоски по матери. Вся ее жизнь, казалось, свернулась в тугой узел размером с кулак.