Артуро Перес-Реверте - Дело чести

И уж, конечно, им просто не терпелось расквитаться за нее.

Я сжал рукоятку ножа, и его почти полуметровое лезвие выскочило серой молнией, отразив в себе небо.

Когда его пружина щелкнула у меня в правой руке, я поднял левую к другому плечу и развязал платок, чтобы открыть татуировку. «Кусочек», было написано пониже раны. Я ощутил девочку у себя за спиной, почти вплотную. Прибой шумно бился о берег, соленый ветер трепал ее волосы, а их кончики касались моего лица.

То было главное мгновение моей жизни – вся моя жизнь стояла здесь, на этом песке у моря, на этом берегу. И я вдруг понял, что прожил все ее годы, со всем тем хорошим и плохим, что в них было, только для того, чтобы дожить вот до этого мгновения. И понял, почему люди рождаются и умирают, и почему они всегда такие, как есть, и никогда не бывают такими, какими им бы хотелось быть. А еще, глядя в глаза португальца Алмейды и на блестящий черный пистолет у него в руке, я понял, что каждая женщина, любая женщина вместе с той частицей тебя самого, что заключена в ее теплой плоти, в меде ее губ и между ее бедер, – твое прошлое и твоя память; любой прекрасный кусочек плоти и крови, умеющий вновь вернуть тебе то, что ты чувствовал, когда был маленьким и заглушал свой страх перед жизнью, прижавшись к материнской груди, – единственная родина, действительно стоящая того, чтобы убивать и умирать за нее.

Поэтому я стиснул рукоятку ножа и двинулся навстречу португальцу Алмейде. Как положено настоящему мужику.

Ла-Навата, июль 1994 года

Все началось за обедом с кинопродюсером Антонио Карденалем и его исполнительным продюсером Мартой Мурубе – мы дружны еще с тех времен, когда Антонио, поставив на кон целое состояние, взялся вместе с Педро Олеа за моего «Учителя фехтования». Крупный, некрасивый Антонио – милейший человек, очень добрый и отважный, но одержимый некой странной, прямо-таки патологической страстью: стоит мне хоть чуть-чуть ослабить бдительность, как он норовит прибрать к рукам большую часть прав на кинематографическое воплощение моих книг – вот так же другие люди коллекционируют брелки. Накануне мы с ним подписали контракт на экранизацию «Клуба Дюма» и уже встречались со сценаристом Энтони Шеффером (он делал «Соммерсби» и «След» Манкевича), чтобы прикинуть, как все это будет выглядеть с кинематографической точки зрения. Шеффер – англичанин, человек обаятельный, но тем не менее весьма въедливый, а кроме того, не знает ни слова по-испански, поэтому после двух встреч с ним в мадридском отеле «Вильямагна» все мы чувствовали себя просто измочаленными и отправились перекусить, чтобы восстановить силы.

Все произошло за десертом. Антонио – он вообще очень любит осложнять себе жизнь – как раз говорил мне, что ему хочется сделать какой-нибудь среднебюджетный фильм: лихо закрученный сюжет, молодые герои, много музыки и так далее. Он говорил, я слушал, ковыряя ложечкой в десерте, и вдруг увидел всю эту историю – она будто сама глянула на меня прямо со скатерти: парень-дальнобойщик, в футболке и джинсах, гонит свой грузовик на юг, а рядом с ним – большеглазая мармеладка.

Придорожные бары, огни фар в темноте, погоня, пустынный песчаный берег и ветер, развевающий ее волосы. Антонио все рассказывал что-то, но я больше не слушал. Все мои мысли были там, с молодым шофером и девушкой, и я уже успел добавить к ним троицу совершенно карикатурных злодеев, которые гнались за ними, чтобы еще больше «заострить» сюжет. Множество перипетий, драки, появления и исчезновения, юная нежная девочка, мудрая той инстинктивной мудростью, которой обладают все женщины, и парень-водила, вроде бы крутой, но на самом деле – просто бедолага, ищущий себе погибели. Примерно так: жили-были девочка-мармеладка, вся такая сладкая и милая, и дальнобойщик с нежной душой; он влюбляется и увозит ее – а на самом деле это она увозит его – далеко-далеко, к финалу, хотя с самого начала знает, что цена за это будет неимоверно высока. Такая вот дорожная история о любви. Об одиночестве и нежности. И об отваге, и о мужестве, и о смерти. Но – со счастливым концом.

«Она была самой красивой Золушкой, какую я только видел…» – подумал я. И вдруг, подняв глаза на Антонио, выпалил:

– Я напишу тебе этот фильм.

Коротенькую повесть, а кто-нибудь пусть сделает из нее сценарий и снимет картину.

И я принялся импровизировать.

До сих пор помню, какие лица были у них с Мартой, когда я начал рассказывать им эту историю, сочиняя прямо на ходу. А когда закончил, Антонио посмотрел на меня сквозь очки, вечно сидящие криво, и очень серьезно сказал: