Филипп Делерм - Пузырь Тьеполо

И хотя очутился тут впервые, сразу признал Кампо Санта-Маргерита с ее облупленными красными скамьями. В открытых кафе туристы пили свою несчастную колу.

Антуан пристроился в тени, на краю одной из скамеек, и растворился в гомоне голосов. Сухонькие старички и старушки переговаривались между собой, он понимал отдельные слова, но не улавливал смысла фраз. Почему-то особенно часто мелькало словечко «вольта». Антуан смутно помнил, что «вольта» значит «раз» или «как-то раз» и обычно сочетается с прилагательным «прима» — «первый», точнее, «первая»: вольта по-итальянски женского рода. Но в устах пожилых венецианцев, повторяемое в проникнутой ровной бодростью беседе под сенью деревьев на Кампо Санта-Маргерита, оно, казалось, должно было означать что-то другое, связанное с веселой беззаботностью жизни, где на все дается не одна, а множество попыток, совершаемых под неумолчный аккомпанемент упругой речи. Эти сидящие в прогретой тени старики наверняка умели, отринув прошлое, окунуться в мгновенную свежесть этого «прима вольта». Их непрерывное щебетанье нагоняло на Антуана волны расслабляющей истомы. Чуть поодаль, около фонтана, стояла группа студентов, тут же устроилась компания бомжей. Антуан задержался надолго. К вечеру старички разошлись, а вместо них Кампо Санта-Маргерита заполнила довольно подозрительная публика. Между столиками на террасе ресторана расхаживал хозяин с забранными в хвост длинными седыми волосами, в черном жилете — загадочная личность полу-аристократического, полублатного вида. На площади, вполне патриархальной, тихой и, так сказать, пересохшей — близость воды здесь никак не ощущалась, — пахнуло чем-то затаенно угрожающим, какими-то темными махинациями. Сошло на нет размеренное оживление в угловом кафе, там и сям из неосвещенных углов доносились взрывы истерического смеха.

Антуан нехотя стряхнул с себя дремотное оцепенение. В дальнем конце площади он увидел магазинчик под названием Il Doge, предлагавший невероятный ассортимент мороженого самых разных сортов и цветов: от бледно-зеленого и неправдоподобно синего до красного и коричневого. Однако многие люди, даже не глядя на эту роскошную палитру, заходили внутрь, чтобы заказать что-то другое. Выходили они с прозрачным стаканчиком в руке, в котором колыхалась полужидкая масса и торчала трубочка. Лакомки шли осторожно, сосредоточенно, не спуская глаз со своей добычи. Антуан подошел к прилавку, прочел все этикетки. Но в последний момент передумал и неуклюже махнул рукой на вопрос продавца, что ему угодно. Он с большим усилием подавил желание заказать себе порцию кофейного льда.

В день приезда Антуан не думал о том, как все сложится дальше. Но уже на другое утро перед ним встал этот вопрос. За завтраком в столовой распоряжался долговязый смуглый парень, он принимал заказы и разносил чай и кофе на столики, за которыми довольно громко разговаривали по-французски — стоило ехать в Италию, чтобы чувствовать себя как в каком-нибудь Иссудене или Брессюире! Антуан искал в чертах молодого человека — вероятно, это был Франческо — сходство с Орнеллой Малезе. Волей-неволей он вспомнил об их встрече в Париже. Орнелла появится со дня на день. А Антуан все не решался сказать синьоре Малезе, что знаком с ее дочерью, — как-то было неудобно. И на этот раз снова отложил разговор на потом, а пока предпочел поскорее уйти.

Едва он переступил порог Ка’Редзонико, как в нем ожила старая неприязнь. Пышная вычурность этого горделиво возвышающегося на берегу Большого канала дворца — изукрашенные позолотой лестницы, знаменитая резная мебель работы Андреа Брустолона, громадные бальные залы — кричала о вкусах нувориша большого размаха, кичащегося этой роскошью, которая Антуану внушала холодное отвращение. В такую обстановку легко вписывались полотна Каналетто, а вот картины Лонги с их простотой и живостью выглядели совершенно неуместными. К счастью, во дворце был еще и второй ярус. Тут, между реконструированной старинной лавкой фармацевта и театром марионеток, «Новому Свету» Джандоменико Тьеполо было самое место. Несмотря на огромные размеры фрески — два метра в высоту и пять в ширину — в гигантском зале она казалась довольно скромной.

Антуан почувствовал прилив особой радости, которая захлестывала его всякий раз, когда он видел воочию какое-нибудь из своих любимых произведений искусства. Мягкие тона напоминали далекую одухотворенную Италию эпохи Пьеро делла Франческа. Но сюжет был невероятно современным и бесконечно странным. Художник приглашает посмотреть на что-то, чего нельзя увидеть. Это какое-то уличное зрелище. В толпе представлены все сословия: вот толстобрюхий буржуа в длинном парике, а вот Пьеро, сошедший с подмостков комедиа дель арте; согнувшиеся чуть не пополам дородные простолюдинки и кокетливо подбоченившаяся красотка в модной шляпе. Но самый загадочный персонаж — это человек, взобравшийся на табурет и держащий в руках длинную тонкую не то тростину, не то жердь, конец которой приходится на самый центр фрески. Что он делает? Явно не старается привлечь внимание зевак, уже на что-то уставившихся. Может быть, это деус-экс-махина, служащий посредником между художником и зрителем и указующий на нечто важное, но скрытое от наших глаз? И почему Джандоменико Тьеполо выбрал для изображения этого неведомого таинства стену семейного загородного дома? Ведь то, что он хотел выразить, оказывалось доступным лишь горстке друзей и домочадцев. В последние годы жизни, когда Джандоменико заканчивал эту фреску, он получал все менее значительные заказы во все менее крупных городах Италии. Как же он решился оставить свой шедевр, произведение, над которым работал почти полвека, на самой обыкновенной стене частного дома, который легко мог быть продан другому владельцу, какому-нибудь равнодушному к искусству толстосуму?