Канта Ибрагимов - Сказка Востока

— О, — поразился я на ходу. — А у вас здесь и музей, оказывается, есть.

Калмыков лишь кивнул.

На лестнице было мрачно, сыро, холодно, сквозило. Было слышно, как за окном набирает силу ветер. В полном молчании, о чем-то думая, мы уже докуривали, когда Иван Силантьевич неожиданно заявил:

— Кстати, а знаешь, кто нанес самый сокрушительный удар по всему Кавказу, и особенно Северному?

— Кто? — чуть не закричал я.

— Тимур, или, как называют европейцы, Тамерлан, — бросив окурок в урну, он довольно бодро тронулся обратно, как бы между прочим продолжая: — Как и все великие полководцы, он был деспот и злодей. Непокорных он уничтожал до последнего, любил из отрубленных голов пирамиды строить. А вы ведь всегда непокорны, строптивы. Вот и лазал он со своей стотысячной армией по вашим горам и ущельям, последнего выискивал, все с землей сровнял, все отравил. Об этом мало кто знает, но это исторический факт.

Кое-что из этого я уже исследовал, но слышать такое от специалиста — будто надо мной навис грозный меч Тамерлана. Я забылся, то ли заблудился, и наскочил на неожиданно остановившегося историка.

— Впрочем, — не реагируя на мою неловкость, не оборачиваясь, промолвил он, — в этом музее башка [2] Башка — от тюркского «баш» — голова. Тамерлана. М-да, самого в конце-концов обезглавили.

С этими словами он поспешил дальше, а я, обуреваемый смешанными чувствами, продолжал смотреть на эту дверь и, когда шум шагов стих, чего скрывать, словно от испуга, побежал вслед.

Когда я вошел в кабинет, Калмыков стоял у окна и туда же поманил меня. На улице уже сгустились сумерки, ярким блеском светилась столица. Всюду лежал снег, и лишь прямо под нашим окном темной извилиной чернела не совсем замерзшая Москва-река.

— Я боюсь высоты, и редко когда подхожу к окну, хотя красота-то какая, — Калмыков постучал по стеклу, словно это препятствие могло его защитить от падения. — А вообще-то, — видя, что я почти уперся лбом в холодное стекло, он придвинулся ближе, — по моему глубокому убеждению, что подтверждается и многочисленными исследованиями, с огромной вероятностью, летом 1395 года, разгромив на Тереке Тохтамыша, Тимур без особого труда покорил все южнорусские города и вплотную подошел к Москве-реке, стал лагерем напротив города.

Резкий порыв ветра ударил в окно, так что мы оба отпрянули.

— Ну да, — после некоторой невольной паузы заговорил Калмыков, — Москва тогда — уже богатый город. Цель Тимура — нажива. Шансов выстоять против полчищ кочевников у Москвы нет. И, как явствуют документы, богатые слои населения вели тайные переговоры о сдаче города. И вдруг, совершенно неожиданно, прямо посреди ночи Тимур отсюда в спешном порядке бежал.

— У-у-у! — завыл за окном ветер, задрожало окно. Калмыков довольно быстро отошел, сел за стол.

— Так, нам надо работать, — вновь постановил он.

— А почему Тимур бежал? — я уже был заинтригован.

— Говорят, что на противоположном берегу выставили святую икону — она спасла. Но это домыслы клерикалов. На самом деле, мне кажется, все было совсем иначе.

— Как? — не сдержался я.

— Ну, это мое предположение совсем ненаучно и из моих уст — уст историка-исследователя — будет звучать, по крайней мере, уж чересчур банально, если не мистично, а я сам обязан с лженаукой бороться… Так что давай работать, время поджимает, — он посмотрел на часы.

Вновь ветер стал напирать в окно, просочился в щели, и выцветшие шторы пришли в легкое движение.

— Ап-чи! — чихнул Калмыков и, доставая платок: — Садись, давай к делу.

Теперь я каюсь, да, признаться, меня этот сборник совсем не интересовал. Я уже витал в «лабиринте» XIV века и поэтому предположил, что мы оба простудились, да и сквозит в кабинете. В общем, от меня поступило недвусмысленное предложение.

— Пожелание гостя — закон, — вздернув палец вверх, постановил Иван Силантьевич, — сбегаю в буфет.

Подискутировав и на эту тему тоже, мы решили идти вместе. Было уже поздно, ассортимент академического буфета нас не устроил, и тогда, ввиду того, что у меня нет пропуска и могут быть осложнения, мы скинулись и Калмыков отправился в ближайший магазин. Вернулся он не скоро и не один и, было видно, совсем навеселе.

— Ну, познакомься, — видимо, расслабившись, Иван Силантьевич забывал о своих проблемах, голос задорный, веселый, — тебе повезло, — обращался он ко мне, взмахивая рукой, — лучший специалист в мире по тимуроведению, кстати, мой ярый оппонент, но в жизни мы друзья — Олег Кузьмич!